Андрей Артёмов - Нравы времени

В горах Дагестана, в жару – вот тогда
Я с трепетом воду пил долго и жадно.
Холодный источник студил всю нещадно
Горячую жадность, струёю вода

Иссохшую грудь освежала – и мне
Всё больше и больше хотелось напиться,
И с жадностью думал я вновь оживиться.
Но нервные чувства в живой стороне

Увяли под зноем средь южного дня.
Любимое место в горах Дагестана!
Где живо остыла душевная рана,
Где струи воды усладили меня.

Некий поэт
Не был поэтом;
Взял пистолет,
Да и при этом
Проклял весь свет.

И вот тогда
Выстрел раздался,
Но – в никуда:
Жив он остался
Мёртвым всегда.

Некий поэт
Не был поэтом.
Выстрелом в свет
Разом на этом
Свёл всё на нет.

Свёл всё, чем так
Он восторгался.
Добрый чудак
Жил-наслаждался:
Был весельчак.

Некий поэт
Думал поэтом
Вырваться в свет —
Гибельным светом
Стлался рассвет.

Девки курят, бабы пьют —
Их за то весьма сердечно
Мужики ругают, бьют.
Девки, бабы безупречно
Поживут денёк-другой
И за старое возьмутся.
Мужики привычкой злой
Снова нервно встрепенутся.
Девки курят, бабы пьют —
Мужиков куда-то шлют…

Дивная картина:
Горная долина
Спит в глуши ночной,
Сонная лощина
С горною рекой
Слушает покой.

В небе чьи-то очи,
Всё пространство ночи
Видно только им…
Уж смолчать нет мочи:
«Мне тот край любим —
Счастлив им одним».

В горную долину,
В дивную картину
Вновь стремлюсь душой;
Сонную лощину
С горною рекой
Взять хочу с собой.

Горные реки – холодные реки,
Шумно-бурлящие и суетливые.
Горные жители – словом, абреки —
Храбрые, да и весёло-шутливые.

В жилах абреков волненьем бурлящим
Кровь разбегается реками горными,
Только в любовном порыве горящем
Брани и гневы их выглядят вздорными.

Горные реки – холодные реки —
Могут быть тихими и быстротечными.
Горные жители – словом, абреки —
Могут быть разными… даже беспечными.

В тихом омуте местами
Много водится чертей,
Только суетливы сами
Черти в суете своей.

Нервна, злобна, суеверна
В каждом сердце суета,
Что, к несчастью, так безмерно
Мутит страсти неспроста.

Стоит только вдруг смириться
С тем, что уж любовь прошла,
Черти с радостью глумиться
Станут – чёртова хвала!

Сердце тихое – что омут,
Там и черти – ох, они!..
Страсти в нём надрывно стонут…
Боже правый, сохрани!..

Нужен был советский век,
Чтоб Россия осознала,
Что столь значим человек,
Чтобы вмиг его не стало.

Зыбко время, беден быт —
Тем незыблема Россия;
В ней простор широк, открыт —
Вот где царствует стихия.

Нужен будет век другой,
Чтоб в стихийном государстве
Каждый житель меж собой
Вновь задумал о бунтарстве.

Страшно время: каждый миг,
Точно острый нож-убийца…
Не дай Бог, чтоб вновь возник
Между нами кровопийца.

Слишком значим человек,
Чтобы вмиг его не стало.
Нужен будет славный век,
Чтоб Россия вновь страдала.

Плачет девочка-дочурка,
Мамочку зовёт.
Спрыгнув с печки, кошка Мурка
Первая идёт.

Следом мамочка устало
К доченьке спешит.
Вдруг дочурка замолчала —
Кошка с ней лежит.

Мамочки грустна улыбка —
Ей ли уж не знать,
Что непостоянна, зыбка
Мира благодать.

Мирно девочка уж Мурку
Нежит и молчит.
Светлой грустью на дочурку
Мамочка глядит.

Не ругай, мамаша, дочку
Непутёвую свою.
Не кати, папаша, бочку
На неё хоть, мать твою .

Скоро, скоро станет мамой
Непутёвая жена —
И над колыбелью самой
Взрослой склонится она.

Наконец-то мамой стала —
Нежит та своё дитя,
Но глядит на всё устало,
Опечаленно грустя.

Что так, маменька, такая
Непутёвая моя?..
И родная, и чужая,
Непутёвая родня…

Дремлет пространство ночное —
Влажная свежая тишь.
В неком тревожном покое
Чувствуешь сам, как дрожишь.

Кто-то дыханием влажным
Грудь обжигает мою,
Хочет сказать мне о важном:
Место тебе – быть в раю.

Слышишь! Таинственны звуки!
Высь, ты меня позови!
Чьи-то незримые руки
Нежат меня из любви.

На Кавказе есть место одно,
Что походит на женскую грудь,
И Земли эта грудь – и оно
Изначально вселенская суть.

Я нечасто ту грудь обнимал,
Был единожды ею вскормлён,
И вскормлённым любил и страдал —
За страданья уже я прощён.

Так кормитесь, младенцы Земли,
На Кавказе!.. Врождённую суть
Непременно чтоб здесь обрели,
И врождённо страдала чтоб грудь.

Изгнан был людьми однажды я:
Их к добру воззвал, сказав жестоко.
В пустоте земного бытия
Долго я блуждал и одиноко.

Вновь частицу духа я обрёл
В пустоте той, знойной и холодной.
Зрелым словом разговор завёл
Разум мой, столь некогда бесплодный:

«Нет желанья, к людям вновь идти:
Страшно с ними мне не соглашаться —
Но куда страшнее взаперти
С новым пробужденьем оставаться».

Полный болью в сердце и любви,
Вышел я из пустоты наземной;
Жар добра я нёс в своей крови,
Уж не зная зла судьбы яремной.

Чтобы проявлялись боль и стыд,
Начал жгучим словом я деянья —
В подлых людях, плачущих навзрыд,
Новым словом я разжёг страданья.

Скорбь и боль ниспровергают зло,
Только лишь добро любить умеет.
Если состраданьем чувство жгло —
Жжёт поныне: сердце пламенеет.

В смертной муке тело зла и лжи,
Лживый раб, смотри, как издыхает;
Так как в нём нет жизни и души,
Как оно бесплодно исчезает.

Так и ты умрёшь – не сразу мри
В чувствах тех, тепла где не бывало,
Адским жаром тлеть тебе – гори,
Если в жизни сердце не пылало.

Ангел в клетку залетел,
Что за ним закрылась сразу,
И о счастье он запел —
Только песнь грустна: ни разу
Ангел-сердце не скорбел.
Так и сердцу грустно было,
Но грудь-клетка, что во мне,
Вскрыта уж, где сердце вне —
Точно ангельское жило,
А не где-то в вышине.
Дух – пространство и свобода!
Вот вселенская природа!
Вот в груди вселённый дух!
Быть счастливцем иль страдальцем?
Выбрал я двоих из двух,
Став прижизненно скитальцем…
Ангел в клетку залетел —
Бьётся ангел в виде сердца.
Биться – вот его удел,
Чтоб открылась настежь дверца.