Александр Ливанов - Нежелание славы

Но, может, и двадцать два не так уж мало, если быть любимой Пушкина!.. Долго смотрела на ее портрет. По-моему, весьма ординарная внешность. Что-то южное, томное, романтичное? Может, тут все в воображении Пушкина?..

Но, может быть, стихи посвящены Воронцовой. И она мне не кажется – красавицей. Правда, очень высокая, стройная шея, горделиво посаженная головка, видать, такова вся осанка… Впрочем, мужчины говорят: мы, женщины, не можем судить о женской красоте. Мол, ревность забегает вперед. Но почему же – нахожу ведь красивой Марию Раевскую, например. Или, «Клеопатру Невы», с ее «тяжелой женственностью» Аграфену Закревскую. Но ты, верно, знаешь, кому посвящено «Желание славы»? Что касается твоего личного «желанья славы» – ты здесь меня вполне окружил ею! Никто не получает каждый день по письму! Никто не верит, что от мужа. Вольно им думать, что хотят… Но ты не забывай и дом. Хоть немного «славы» удели цветам. Лучше поливай их утром! За квартиру и телефон не забудь уплатить. На моем столике – квитанция: получи мои туфли из ремонта. В общем, чтоб – «Всё, всё вокруг тебя звучало обо мне»! Целую!».

«… Ризнич? Воронцова?.. А вот, что мне пришло в голову только сейчас. Скорей всего стихи – лицейские воспоминания о Карамзиной! О женщине, которую Пушкин любил всю жизнь, которую одну – из многих женщин! – призвал проститься перед смертью. К слову сказать, у Тынянова, в его романе о Пушкине, они – поэт и жена знаменитого историка – встречаются именно в саду, «во тьме ночной». И не по следам ли это «Желания славы»? Тынянов был не просто ученым – он был вдохновенным человеком, стало быть, прозорливцем! Пушкину было семнадцать, ей, Катерине Андреевне, тридцать шесть – а стихи написаны в Михайловском, в двадцать пятом году. Единственная любовь Пушкина, о которой он никому – и так всю жизнь! – и не поведал ни словечка…

«Она узнала в этот месяц с мальчиком то, о чем и не подозревала, о чем только смутно догадывалась и что вслед за тетками привыкла называть адом и развратом… Она не соглашалась на одно: впустить его к себе ночью… Она содрогалась, она в само деле дрожала перед этим безумством, которое передавалось ей. Нет, пусть лесок, пусть берег озера, пусть тень старинного театра, пусть все эти места, которые она покидала в измятой одежде, с приставшими листьями, при ежеминутной опасности быть здесь застигнутой, как девка, сторожем. Но только не ее комната…

Самый звук ее имени не должен был быть никому известен… Она одна его понимала…».

Царь присылал ей корзины цветов, вставал, уступая ей место, когда она появлялась в бальном зале, и – никакого успех: она любила Пушкина! Она купалась не в богатстве – в славе своего великого мужа. Не поэтому ли – желанье славы и у Пушкина? Который тогда лишь был лицеистом, лишь начинающим поэтом… В стихах – два чувства времени, и лицея, и Михайловского, как бы дважды пережитого, сперва въявь, сердцем, затем воспоминанием, мыслью, ретро… То есть – безвестного еще поэта, и уже известного ссыльного поэта. «Безмолвно пред тобой коленопреклоненный» – и у Тынянова о том же: «И однажды они встретились… Пушкин увидел ее вдруг – и вдруг рванулся к ней… Вдруг, задыхаясь, обняв ее стан, он стал опускаться, и, упав, прижался губами к ее узкой стопе… Он ничего не говорил, лежал у ее ног, и она не нашлась, как и что сказать ему. Он обезумел. Поднявшись, задыхаясь, он от нее не отрывался. Он не обнял ее. Он пал к ее ногам как подкошенный, как падают смертельно раненные». А эта строка – «И руку на главу мне тихо наложив, шептала ты: скажи, ты любишь, ты счастлив?» – так, в сомнениях суеверно, могла спрашивать лишь женщина, на много старше любимого, которая помимо всего прочего еще испытывала к нему материнское чувство… Да и все стихотворение – скорей по поводу любви, чем о самой любви, так говорят с любимой, которая и опытней, и старше. А Амалия Ризнич была моложе Пушкина на четыре года! «Другую, как меня, скажи, любить не будешь?» – ведь была еще в это же время близость у Пушкина с Авдотьей Голицыной, точнее, с Евдокией Голицыной, Катерина Андреевна знала об этой связи – не потому ли – «Другую, как меня, скажи, любить не будешь?». Три последние строки стихотворения, видно, следует отнести к последнему лицейскому свиданию – «в саду, во тьме ночной, в минуту разлученья». Почему-то крепнет уверенность во мне, что стихи – Карамзиной. Жену историка и великого писателя Пушкин хотел бы одарить – как любимую – славой великого поэта! А он уже был им в Михайловском!..

Между лицейскими свиданиями с Карамзиной – и написанием стихов прошло много лет, видать, это и вводило в заблуждении исследователей… Не сделал ли я случайное открытие? Хотелось бы – не ради собственной славы. Ради Пушкина! Себя забываешь, когда речь о нем! И вообще желание славы – и любовь к Пушкину – разве это совместимо?».

Отец : Есть вещи, которые надо делать – как все, и есть вещи, которые не следует делать как все…

Сын : Не понимаю…

Отец : Это объяснить нельзя. Тем более составить перечни… В этом весь человек. То есть, как распределяет для себя это – «как все» и «не как все»…

Сын : Ты говоришь о характере? Или о личности?

Отец : А ты как думаешь? Чтό есть характер, чтό есть личность?

Сын : По-моему – характер у каждого, личность – редкость. И у личности не просто – крепкий характер. Главное – он направлен на общее добро… Если не так – и у негодяев ведь – сильный характер! Но не хочу их называть – личностями! Пусть и сто раз прописаны в истории…

Отец : Что ж, можно понять такой максимализм… Но это – знать, когда – как все, а когда – не как все – это у меня от деда! Твоего прадеда.

Сын : Интересно! Ты мне о нем никогда не говорил!

Отец : Не говорил. Потому, что раньше не услышал бы это: «интересно!» Прежде все знали род свой не из «интересно».

Сын : Бабки-герольды? Теперь собачек холят. Так чего во мне нехватка?

Отец : Многого. Опыта и пережитого. Когда сам себя почувствуешь личностью. Или хотя бы научишься ценить – не из инстинкта самосохранения! Не из эгоизма! Из зрелости – внутреннего человека в себе…

Сын : В общем – понимаю. Сознаю. Чувствую… Ну, наконец, догадываюсь – о чем ты… Но – о прадеде! В самом деле интересно. Откуда есть пошла русская земля…

Отец : Нет. О другом… Я мальцом был. Отец, твой дед, то есть, был репрессирован… Так это тогда называлось. Участник гражданской войны, три ранения – и вдруг: «враг народа»… Но не об этом тоже. Мать с девочками – то есть, твоя бабка с тетками – упокой господь их душу, даже фотографий не осталось… Да снялись с места, уехали куда-то на Урал, а меня взял с собой мой дед, твой пра, на строительство в Среднюю Азию. Индивидуалист был прожженный, а добряк! Все отдаст – а доброго слова от него не услышишь. Угрюмый всегда, молчаливый, в стороне. Знал людей, насторожен был, недоверчив…