Луиза Кох - Бедный кролик. Вторая книга

Они, не помня зла, стараются опять
Зелёной пятернёй до солнышка достать.

Не упрекаю вас ни в чём:
Вы хвалите мои стихи,
Мне кажется, они плохи.
Не наберётся и на том.

Не сообщаю вам ничто,
Что вас заденет, уязвит —
Морщины, нездоровый вид,
Или дурацкое пальто.

Искусством НЕ: не пить, не петь,
Не засмеяться, промолчать,
Болтать (а хочется скучать) —
Невероятно овладеть.

Ах, Горы, почтенные Горы!
И кто только выдумал слово,
Что здесь «покоряют» вершины?!
Какое ничтожное племя…
Здесь воздух так свеж и так вкусен!
Альпийских лугов ароматы
Сияют в любую погоду
Для всех,
Просто так,
Без причины.
Хозяином этих угодий,
Конечно, является ветер.
Не хуже, чем всякий садовник,
Он ревностно очень считает
Цветочные эти головки:
И жёлтые маки на камне,
И примулы, и эдельвейсы.
Встречается всё, что в долинах —
В садах и в горшочках балконных.

Мой чёрный дуб,
Мой дорогой товарищ.
Один стоишь в зелёных кружевах.
Упорно сух.
Весну не принимаешь.
Уже листы на многих деревах,

А ты всё чёрен, мрачен, не разбужен
(Ноябрь, декабрь, январь, февраль и март)
Ты потерял надежду и простужен
И, кажется, совсем теплу не рад.

Но это флёр – я пристально следила,
А в книге доказательство – листок.
Апрель проходит. Полно дуться, милый.
Расправь кору. Ты строен и высок,

Ты не похож на глупую берёзу,
И липкий тополь корнем не сравнить.
Не будешь лить сентиментально слёзы,
Не станешь пухом в воздухе пылить.

Ты мой кумир. Образчик вечной силы.
Молчун и золотая голова.
Кудряв твой лист. И жёлудь очень милый.
Ты – дерево… а прочее – дрова.

Тюльпаны отходят – весна умирает,
И снег лепестков покрывает траву.

И пусть ежегодно, но полон печали
Густой цветопад, под которым живу.

Он полон надежды, и нежности вздоха,
И света, что в небе бывает одном.

Мой сад, словно тело прекрасного бога.
И тлен, и любовь уживаются в нём.

Одинокий дом в степи —
Как банально и избито!
Почему же так щемит
Сердце от такого вида?

На салфетке лишь печать:
Крыша, дерево, дорога.
Не вселенская печаль,
Но тоскуется немного.

По нестроеным домам,
По нехоженым дорогам
Я печалюсь иногда,
Но нечасто.
И недолго.

Трубите в трубы! Бейте в барабаны!
Родился первенец у молодой четы
Наследником ума и доброты
И всё ж планетой новой, первозданной,

Планетой Икс в сияньи старых звёзд.
Сейчас и дальше предстоит работа:
Работа славная – любовная забота.
Потом увидим глубину и рост.

Пусть разнесётся по Вселенной гул!
Трубите в трубы! Бейте в барабаны…
Но только тише – это просьба мамы:
Малыш поел и только что уснул.

Я на мостках совсем одна.

Здесь ветра свежая волна

Теплом мне плечи обдаёт.

И лебедь белая плывёт.

А серебристые штрихи

На глади озера тихи

И лишь колышутся слегка.

В лазурном небе облака,

Как сахар, тают на глазах.

Я, в умиления слезах,

Ложусь на шаткие мостки,

И в голове звучат стихи.

Я хочу быть сосной вековой.
Очень стройной и очень большой.

С толстой шкурой,
Чтоб дети,
Все дети Земли,
Из неё бы точили свои корабли.

Я хочу быть высокой сосной.
Чтобы солнце дружило со мной.

Чтобы ветер раскачивал ветви и ствол.
Чтобы шапку ронял тот, кто мимо прошёл.

И поднявши глаза, говорил: «Ну и ну!
Никогда не видал я ТАКУЮ сосну!»

Зачем стихи?
А музыка? Зачем?
Зачем писать
То маслом, то пастелью?
Зачем ей петь,
Коль знаешь наперёд,
Что дело ограничится постелью…

Но возникают миллионы раз,
Как всполохи волшебные,
И тают
Мгновенный блеск всегда влюблённых глаз
И шёпот слов,
Что тотчас улетают.

Уже ушёл…
Из дома, из судьбы.
Пропали все!
Давно лежат в могиле.
А нотный след,
И оттиск на холсте,
И томик маленький,
Что брошен на тахте, —
Свидетельство
О той вселенской силе.

Колокольчик прозвенел.
Как тревожно!
Перевесить и унять
Невозможно.
Сяду тихо у огня
Горевати.
Пусть звучит внутри меня —
Меня хватит.
Колокольчик надо мной
Не смолкает.
Что же бедному ему
Не хватает?
Я узоры на боку нарисую.
Ленту красную – в ушко
Иль другую.
Ухвачу за язычок
Серебристый: —
Ты хорошенький такой!
Голосистый!
Полезай под потолок
Да под крышу.
Как случится – зазвенишь —
Не услышу.

Сегодня с крыши сбрасывали снег.
И даже дворник замер, улыбаясь.
Всем силам тяготенья вопреки,
Разбившийся на миллиард осколков,
Февральский снег искрился и кружил.

Ещё разок вверху!
И сразу вниз!
И превратиться в грязную водицу,
Впитаться в землю.
Расцвести цветком.
Ещё чуть-чуть
Осталось подождать.

Такое сообщение получив,
Остолбенел наш дворник
Там внизу,
Оранжевым жилетом веселя,
Задрав лицо.
Приветствуя весну!

Снег такой белый и чистый,
Что тянет
На нём написать твоё имя.

НАДЯ – как будто ладонь,
Протянутая ко мне:
– На-де… Возьми! Не бойся!

НАДЯ – как будто песня,
Нянькина колыбельная:
– Дя-дя-дя, дя-дя-дя…

НАДЯ – как будто камушек,
Гладкий и очень мудрый,
С дырочкой на боку.
Его лижут волны ласково,
Швыряют шторма и уходят.
А голышок улыбается —
Знает он больше моря.

НАДЯ – живёт в моём сердце…

Чем дольше разлука длится,
Тем образ сердечный волшебней:
ПЕСНЯ, ЛАДОНЬ РАСКРЫТАЯ,
КАМЕНЬ КУРИНОБОГИЙ
(Редкий, но я нашла его!)
И СНЕГ, такой белый-белый!!!
Что тянет
На нём написать твоё имя…