Наташа Корнеева - Ты

обыгралось до дыр, до сквозных перегонов,
скрежет стёрся прозрачностью дней,
и газетный киоск на распутье перронов
не меняет бумажных коней,

отсобачились дни, одиноко похмелье,
под засохшим куском недоступен стакан,
говорила мне мама : "не пей это зелье,
не пускай посторонних без вопроса "кто там".

а сама-то, сама, как алкашка, запоем,
от рожденья пила и пила,
за вино дорогое принимая помои
под названием "жизнь прожила",

не смотрела в глазок, до звонка выбивала
в стенах вмятины ручкой дверной,
говорила, что ждать – это пошло и мало,
если рак на горе, кто тогда за горой.

ничему ты меня так и не научила,
я, как дура, учусь на ошибках своих,
если рак на горе – я беру с собой пиво
и креветок беру… на двоих.

ты себя нашел не на помойке,
я себя ищу полсотни лет,
ты на вкус то приторный, то горький,
а на звук – расстроенный кларнет,

у тебя глаза хамелеоны,
у меня – с корицей изумруд,
ты на берегу воды соленой,
тиной мой затягивает пруд.

ты себя (шутя) считаешь богом,
для меня в психушке есть кровать,
для тебя – фальшивая подмога,
мне на все давным-давно плевать,

я живу , точнее, существую,
где-то между было и прошло,
в голову вместив свою больную
божество твое как барахло.

и небо на куски, и сушу на квадраты,
и форму придаем бесформенной воде,
и в прошлое ушли шуты и конокрады,
и за календарем лишь дырка на стене,

ортодоксальный мир без парадоксов скушен,
от шишек шишек шиш – не топает медведь,
а звезды – не сапфир, ушибы – не укусы,
и краешками крыш касается нас смерть,

уйти бы в никуда раздетой и разутой,
с пустою головой, туманом и росой,
мы строим города, на душах наших путы,
и улицы толпой, и жизнь – не долгострой,

а я "тебя люблю" царапаю на каплях,
пугающих окно безличием своим,
опять пересолю все завтраки в спектаклях,
а с ними заодно и мир, и пир, и рим

И Лира прочитал
не в переводе, точно,
и не предпочитал
шум трубам водосточным,

и рыбу под мостом
под колокольчик ночью,
и разность цвета в том,
что разным быть не хочет,

"оттаяли когда -
в бездомный , прошлогодний,
до омута окна,
потерянный до боли"

на пепелище птиц,
и многоточий волны,
и в отраженьях лиц
собой стирая черный,

ну, как, скажи, потом
стал смазкой для уключин,
прирученным котом,
обычным,
сытым,
скучным.

Прощай,
прощенья не проси,
на воскрешение прошенных,
сквозь пальцы оголенности,
чужие прикрывают шоры,
под снегопады под зонтом,
по лужам на коньках и санках,
язык, намыленный саранкой,
и пустота под языком.

Растрепан пух по берегам,
и небо утопилось в речке,
прилипла перьями к рукам
несогласованность наречий,
всё, до последнего пера,
как кур подохших, ощипали,
потом коптили и прощали
за вымершее не вчера,

и золотинкой в кулаке
последнее зажато солнце,
и сказкою о дураке
пытались высушить болотце,
гоняли глупых куликов,
да с кочки прыгали на кочку,
вымучивали к строчке строчку
под низким сводом потолков,

прощай,
прощение оставь,
пусть вместо камня сердце точит,
перед глазами стаи точек,
да из-за пазухи платочек
и без обратного состав.

Бестелесным крылом мотылька,
Не выпавшими росами,
Ветром слегка-слегка,
Удушающими вопросами ,

Листьями в прошлом опавшими,
Истоками высохших рек,
Немеющими пальцами,
Шепотом сонных век,

Восходами не рожденными,
Застывшими водопадами,
Десятибальными волнами,
Цунами смерчем торнадами,

Ласковым солнцем не выспавшимся,
Холодом вечных странников,
Только что оперившимися
Крыльями. Вечностью льдов избранников,

Лютиками неспелыми,
Непостоянством зайчиков
Солнечных. Белыми первыми
Пушинками одуванчиков,

Взглядом ресниц не сомкнутых,
Шелестом снов оправданных ,
Темным бездонным омутом
Я прикоснусь…
А надо ли…?

Вот что я скажу тебе, дружочек,
Казаки-разбойники не в моде,
Можно жить без запятых и точек,
Говорить при встрече о погоде,

Можно опрокидываться навзничь,
Можно даже днем увидеть звезды,
Можно заменить себя как картридж,
Наплевать на пошлые прогнозы,

И нырять с закрытыми глазами,
Сберегая голос, петь фальцетом,
Запросто не мытыми ногами,
В белое обутыми при этом,
Прошвырнуться, интереса ради,
По пустым наполненным колодцам,
Можно даже плюнуть и нагадить,
Все пройдет, сойдет и обойдется,

Можно все, конец дорожным знакам,
Поворот в сторонке нервно курит,
И смеяться можно там, где плакать,
Че тебе еще здесь делать, дурень

Нет, цветов с тобой не поливать нам,
А балконы -точки отправлений,
Ну. Давай сюда свои тетради
Внутренних своих переплетений,

Голубей налепим мы бумажных,
Загадаем каждый по желанью,
Ты -чтоб мы не встретились однажды,
Я? Да мне все пох@й, до свиданья

а был ли мальчик
или два прихлопа,
притопа два
и пыль до потолка,
кольцо на пальчик,
искренность холопа,
и нет и да,
двусмыслие полка,

читаемое станет очевидным,
под свежею мазней старинный холст,
и лошади, в санях тулуп овчинный,
и хлыст, и в ледяных горошках ворс,

полозья оставляют след двузначный,
растает снег, поставят колесо,
а все-таки, скажите, был ли мальчик,
а может девочка здесь вовсе ни причем,

стоят скульптуры дряхлые в аллеях,
облуплен нос, поломано весло,
и ни о чем на свете не жалеют,
им повезло, а вам – не повезло

оказывается, что в этом мире
и без твоих стихов прожить возможно,
и мир от этого не уже и не шире,
и внутривенно можно, и подкожно
инъекции втыкать, антибиотик
готовится из плесени обычной,
конечно, он не победит наркотик,
последствия полуночного спича
не ликвидирует без шрамов безобразных,
мне с длинным рукавом носить и кожу,
и строки, и бескровные рубашки,
воспоминаний он не уничтожит,
и капельницы загоняют воздух
еще отравленный и ложью, и притворством,
но …
через тучи мне шепнуло солнце,
что быть счастливой не бывает поздно,
что у дорог конца нет и начала,
обочины не все в следах вороньих,
выбрасывают старое мочало,
и не пускают в душу посторонних,
а если двери будут нараспашку,
и за столом полным-полно народа,
то будь готова убирать какашки
на удобрения – для огорода…