Нина Жильцова - Сохраняя тепло

Ты в пальцах слегка сжимаешь
прозрачную хрупкость бокала,
и брызгами синей влаги
потеет в руках стекло.
И блики неона играют
на ломких и хрупких гранях,
и льдинки с прощальным звоном
дробятся о стенки его.
Я, словно к тебе непричастна,
рассеянно наблюдаю
за этой улыбкой твоею,
скрывающей торжество.
И, глядя на сильные пальцы
твои, что бокал ласкают,
откуда-то точно знаю:
любовь твоя – лед и стекло.

Тоска и скрипка. И летящий звук
тревожного каприса Паганини.
Как будто время отмотало вдруг
десятилетье с киноленты жизни.
И возвратило тихий темный сад,
в фонарном свете четкость силуэтов,
чугунное спокойствие оград,
о рёбра колотящееся сердце.
Как только скрипка воскресить смогла
воспоминаний прошлых пыльный ворох
и твоего прощального пока
вновь оживить ознобно-жгучий холод?

Лились клены медью на асфальт
в сумраке рассеянном и зыбком.
И сказала ты: «Мне очень жаль»
с облегченья сдержанной улыбкой.
Замерзали поздние цветы.
Закрывали на зиму фонтаны.
И сказала в оправданье ты:
«Как-то резко вдруг похолодало».

А над тобой опять цветет сирень —
бессовестно, безудержно, безгрешно,
и, криками гоняя голубей,
ребята в парке носятся, как прежде.
А над тобой опять идут дожди
и по воде расходятся кругами.
Где ты теперь, в каких пределах дальних,
какие открываешь рубежи?
Присяду на дощатую скамью,
земли коснусь, необогретой солнцем,
и, может быть, в неведомом краю
душа твоя чуть слышно отзовется.

В лабиринтах тоски,
в напридуманных ею нелепицах
и на грани тревожного чуткого сна,
по ступеням отчаянья,
длинным раскаянья лестницам,
по дорогам, ведущим опять в никуда,
я с тобою везде —
в переулках, тиски зажимающих,
в одиноком пространстве
широких пустых площадей,
я с тобою везде,
где бы ты ни обрел пристанище,
я с тобою везде,
в каждой новой тропинке твоей.
Я с тобою всегда,
вне сезонов и вне расстояния,
в каждом вздохе,
невольно сорвавшемся с губ.
Я с тобою всегда.
Может быть, даже против желания.
Я с тобою всегда.
Просто помни об этом.
Я тут.

Бьется в словах твоих пенно волна —
ластится, льнет, обещает.
Знает свое дело она,
тяжкий песок качая.
Я, тебя слушая, слышу бриз —
легкий, ленивый, небрежный.
Как властелин, он привычно царит,
рея над побережьем.
Неугомонные чайки кричат,
с вéтрами волны спорят…
Я не хочу слышать тебя.
Я ненавижу море.

Еще не стала бронзой зелень лавров,
и утра так же полны ожиданий,
и в пресыщенья холодок банальный
не вылилась вся новизна свиданий.
И глубока, сильна еще влекомость,
и кажется, вся жизнь еще в начале,
и губ тепло не так еще знакомо,
и горечи его не ощущаешь.
Еще не остывала ласки пылкость
и возгораний пламенных нежданность
привычка силой не поработила,
и яблоко любви не укатилось
в трезвеющий и знающий всё август.

Я останусь с тобой
с губ невольно сорвавшимся вздохом,
белым облаком,
тихо плывущим вдали.
Я останусь с тобой
твоим так и не сказанным словом,
оборвавшимся сном предрассветным
прозрачным твоим.
Я вернусь к тебе снова
лиловою пеной сирени,
ветерком, что слетел ненароком
с заснеженных гор.
Я пребуду в тебе
каждым часом и каждым мгновением,
и в твое одиночество вторгнусь
нежданным стихом.
Я останусь в тебе
полумраком в осенних аллеях,
синим дымом костров,
бронзу листьев спаливших дотла.
Я останусь в тебе позабытой любовью твоею:
всей любовью своею,
что сбыться никак не могла.

Вновь пройди по забытым аллеям,
в своей памяти воскреси
сумасшедшее сердцебиение,
прелый запах опавшей листвы.
И в прозрачности этой осени
вмиг истаявшие слова,
что из сердца наружу бросили
мы с тобою бог весть когда.
И, ловя той поры забытой
ускользающий смутный сон, не грусти,
в жизни всё повторимо:
осень эта… и чья-то любовь.

Градус моего веселья упал до нуля,
и на улице тоже похолодало.
Хочется, отхлебывая коньяк,
завалиться под теплое одеяло.
Наплевать на завтрашние дела,
на невымытую с вечера посуду.
Хочется просто закрыть глаза,
а открыть их уже в Гонолулу.
И сидеть в прибрежном уютном кафе
с запахами ванили и водорослей,
цедя уже третий по счету коктейль,
и смотреть сквозь очки на площадь.
И забыть, что есть осень, тоска, мигрень
и холод вот этот чертов…
Но ты не звонишь уже третий день.
И я до костей продрогла.

К нам приходит любовь теперь только во снах —
поправляет подушку и снова стремится за дверь.
Мы когда-то прогнали ее в сердцах,
и она ни на грош нам не верит теперь.
Мы живем без любви в узком мире закрытых границ,
и сжимает тиски незаметно и буднично ЗАВТРА.
Мы, казалось, привыкли.
Но только в мелькании лиц
с непонятной тоскою кого-то всё ждем постоянно.
Серые катились привычно дни,
и с другими на кухне мы пили вино и чай,
и опять не тех прикармливали с руки,
и совсем не тем говорили: «Прощай».

Подари мне немного вечности,
беззаботности и беспечности,
всё, что было когда-то обещано,
и не сбывшееся потом:
моря рокот усталый вечером,
чай с малиновыми веточками
и тепло твоих губ обветренных
на прохладном плече моём.
Мне достаточно будет малости:
просто вместе быть тихой радости,
двух-трех слов, мимоходом сказанных,
не рассчитанных на ответ,
молчаливой твоей благодарности,
всей сегодняшней этой данности,
у которой, пусть даже окажется,
продолжения в будущем нет.
Подари мне немного вечности….

Где-то белую пену барашков срезает безжалостно киль,
соль саднит на губах, и пробито ветрами пространство.
Я в покоях одна, и в руках моя тонкая нить,
и мое полотно с каждым часом становится краше.
Ждут внизу женихи, когда будет готово оно,
и горят их глаза предвкушеньем триумфа и власти.
Всё пышнее волнами струится на по ́ л полотно,
и труды мои скоро окончены будут, к их счастью.
Где-то кровью багряной уже пламенеет восток
и, скрещаясь, мечи высекают слепящие искры,
но привычно снует между нитей проворный челнок,
и узор прихотливый по краю каймою ложится.
Где-то древние стены повержены в пепел и прах,
дочерна выжигает окрестности жадное пламя,
но бутоны уже распустились на алых цветах,
и нежнейшие бабочки тихо над ними порхают.
Где-то остров далекий в туманной лазурной дали,
и в объятиях богини прекрасной сейчас мой любимый,
где-то, в щепы о скалы разбиты, лежат корабли,
и надежды мои, как они, теперь тоже разбиты.
Сколько было напрасных, казалось, и жертв, и молитв,
и вернется ль возлюбленный муж мой из странствий, не знаю,
но я тку полотно, соль печали глаза мне слепит.
День за днем я всё тку полотно…
А потом распускаю.