Нина Жильцова - Сохраняя тепло

За окнами город успел уж остыть,
и с солнца скатился румянец.
Танцуют они, чтобы время убить,
какой-то диковинный танец.
И кажется, вечность кружатся они
без музыки и без ритма,
но в ложах театра погасли огни,
и зрителей тоже не видно.
Ни оклик, ни шум не нарушат никак
немой затянувшейся сцены,
мерцает свеча, как обманный маяк,
у края зеленой портьеры.
За кругом круг, и за шагом шаг —
не ближе они и не дальше:
их танец поймал, захлестнул, заковал
навеки в объятия фальши.
Их что-то друг к другу упрямо влечет,
но, скованы рамками танца,
они так устали вести кругам счет,
но всё же не могут расстаться.
Вот если бы им на секунду застыть,
всё стало бы прежним, как было…
Безумные! Время хотели убить.
А Время само их убило.

Ты со мною почти всегда рядом,
каждый день мой и каждый вечер,
и ласкаешь любовно взглядом,
и тепло обнимаешь плечи.
Можешь быть ты, наверное, разным:
не ко всем же благоволишь ты,
для меня ж ты всегда прекрасно,
и в тебе друга лишь я вижу.
Вместе мы никогда не скучаем,
и всегда мы с тобой при деле,
и нас связывает молчанье
речей крепче и клятв теснее.
Расставаться надолго не хочется,
с нетерпением жду я встречи —
ты отечество мне и вотчина,
Одиночество, добрый вечер!

Это снова грусть барабанит в лужах,
хоть уже декабрь, снега так и нет.
Как-то всё не так на душе простуженной —
заварить бы чай, завернуться б в плед.
Чтобы в тишине музыка звучала,
щурился на свет и мурлыкал кот,
чтоб рука твоя на плече лежала…
А простуда что? Как-нибудь пройдет.

Этот голый асфальт раздирает мне душу:
дождик льет, и опять опрокинулся рубль.
И декабрь, спотыкаясь, всё следует прежним маршрутом,
и никак новый свой навигатор не врубит.
И, как бомба в хозяйственной сумке, всё тикает время:
катастрофы, валюты, войны, Украина.
Хмурят брови прогнозы. Мы снова не в теме.
Но привыкли к ударам, и ждем с обреченностью взрыва.
И нас снова несет врозь, подальше от чьих-то объятий.
Для рождественской сказки внутри не находится места,
и мы маски меняем, привычно, как будто бы платье,
но под масками теми лица почему-то уж нету.
Невзначай потеряли мы всё, что за душами было,
и доверья кредит постоянно теперь не погашен.
Мы боимся друг друга. И прячем глаза торопливо,
как себя – за бетонными стенами башен.
Интернет-паутина свербит в полушариях мозга:
котировки и сводки, и здесь слабины не допустят.
Подмененная жизнь. ГМО. И мутации роста.
Мы в силках и тенетах…
И может, уже мы не люди?!

Он спросил меня, где мои крылья,
и не знаю я, что ответить.
Крылья точно, я помню, были,
когда мы с ним однажды встретились.
За спиной трепетали тихо,
не давая ссутулить плечи,
и пешком я ходить отвыкла,
ведь летать, мне казалось, легче.
Но любовь его заменила
мне всё то, чем жила я прежде,
я о крыльях почти забыла
и летала теперь всё меньше.
А потом они вовсе исчезли,
хоть заметила я не сразу,
мы всё реже с ним были вместе,
я всё чаще одна ооставалась.
Снова вечер. Две чашки с чаем,
позабытые, стынут на блюдцах,
вроде всё точно так, как раньше,
но до прошлого не дотянуться.
Он приходит чужой, немилый.
Взгляды жестче, а фразы резче…
«А где крылья твои?» – спросил он.
И не знаю я, что ответить.

В отраженье оконном ловлю силуэт:
смутной тени твоей отражение,
мне никак не постичь этот странный секрет
твоего для меня притяжения.
Календарных листков стала гуще метель:
с неба сыплются сводки сухие,
время крутит свои жернова всё быстрей
вереницами лиц и событий.
Мы разводим мосты. У последней черты
отрекаемся снова от суженых.
Оставляем. Бросаем. Уходим. К чужим
берегам прибиваемся душами.
И других мы при встрече целуем теперь,
но, кому-то легко улыбаясь,
мы несем в себе тяжесть всех давних потерь,
что у нас за плечами остались.

Я люблю тебя. И не мучусь
безысходностью этой страсти.
Пусть всё небо сегодня в тучах,
я легко улыбаюсь ненастью.
Я люблю тебя. Пусть неизбежно
твое скорое отречение,
на прощанье коснусь тебя нежно
и с собой заберу навечно:
этот легкий горчащий запах,
это нежное прикосновение,
на часах половину пятого,
предрассветное это томление…
Пусть сменяются злые даты —
этот миг вновь вернет мне силы.
Милый, милый, ведь то, что дал ты,
было больше, чем я просила.

Может, наши часы опоздали на час или два,
а компьютерный вирус внедрился
в защиту программную,
может быть, мы с тобой отразились не в тех зеркалах
и пропали навек за туманными их амальгамами.
И чужую теперь, не свою, проживаем любовь,
и горчат наши встречи безжалостной
этой фатальностью,
ну а где-то за гранью, за этим зеркальным стеклом
двойники наши держатся за руки,
любят друг друга и счастливы.

Шуршит обледеневшая листва,
отчаянно цепляется за ноги,
и стынут на губах моих слова,
в которых подвожу тебе итоги.
А осени безлиственной печаль
мне душу рвет без жалости на части:
тебя так больно, сложно отпускать,
но удержать превыше моей власти.
Иду тропой неведомо куда,
кусочки сердца птицам оставляя,
оно теперь, как листья, – изо льда.
Смогу ль забыть, простить тебе?!
Едва ли…

Мы врастаем в людей, так же камни врастают в землю,
так же стелются травы, опоры друг в друге ища,
так же гнутся друг к другу под силою ветра деревья,
воробьи на промерзших карнизах,
прижавшись плотнее, сидят.
Мы врастаем в людей – кожей собственной,
плотью и сердцем,
и порой эти связи сильнее, теснее и крепче родства.
Мы друг другом живем, мы течем друг у друга по венам
и казалось бы, знаем друг друга до самого дна естества.
Но приходит минута – и рвутся все прежние связи,
так нелепо и глупо, что даже представить нельзя…
С плотью собственной,
кровью и сердцем людей от себя отрываем,
в них навек оставляя живую частицу себя.

Мороз крепчал, и парк заледенел.
Стоял ты у скамейки терпеливо
с букетом белоснежных хризантем,
которых никогда я не любила.
Я знала – это всё в последний раз:
свиданье в парке, вечер, хризантемы,
но не могла найти финальных фраз
и жутко злилась на себя за это.
Ты понял всё и так, без слов моих —
повёл плечами, улыбнулся даже
и поднял чуть повыше воротник,
но за минуту стал как будто старше.
И я ушла, прощания не для,
лишь бросив на ходу:
«Будь счастлив, милый!»
Твои глаза – горящих два угля —
прожгли мою предательскую спину.