Михаил Сорин - Тот не моряк. В морях мои дороги

Полетел за чудесами
И за солнечным лучом,
Над полями и лугами,
Вслед за тёплым ветерком.

Он резвился на просторе:
То взлетал, то камнем вниз.
И мотор пилоту вторил
Незатейливый мотив.

С моря туча набежала,
Налетел ужасный шквал,
Ветру кудри разорвал он —
Ветер громко застонал.

И дождём катились слёзы,
Обливая вертолёт,
Только видели берёзы,
Как собрался вмиг пилот.

Крепко сжал штурвал руками.
– Не волнуйся, – прошептал, —
Мы сразимся с небесами,
Нипочём нам этот шквал.

И победой опьянённый,
Вертолёт рванулся ввысь.
Шквал остался побеждённым,
В небе звёздочки зажглись.

По морю синему вперёд,
Навстречу бурям и ученьям,
Корабль бедный наш бредёт,
Набитый весь нравоученьем.
И построений чехарда,
Где палуба, где ют?
Противник сдвинулся с ума —
Наш план не разберут.

Военный пароход,
Гудков железный бас,
Оставил за кормой
Сиянье чьих-то глаз.
Военный пароход,
Военная гроза,
Уносишь ты меня,
Скажи, куда?

Корабль наш набит людьми:
Простым матросом и повыше.
Мы их собрали, а зачем?
Чтоб выполнять задачи свыше.
Тут всё рассчитано и вот —
Бери, читай устав.
Параграф первый выдаёт:
Начальник всегда прав!

А пот течёт по позвонку
И опускается всё ниже,
Я просыпаюсь по звонку
И к переборке жмусь поближе.
Мне таракан здесь друг и брат —
Делюсь я с ним едой,
А крыски ласково шуршат
И манят за собой.

За нами мчится супостат,
С воды и воздуха блефует,
Он даже нам как будто рад,
Фигуры разные рисует.
А мне плевать на фарс такой,
Я силой не грожу,
И, не кичась всей мощой,
Им что-то покажу.

На нас свалилось чудо необычное:
В Нью-Йорк с визитом «вытолкнули» нас.
Туда, где всё чужое, заграничное,
Но почему-то так ласкает глаз.

Лишь к стенке стали, сразу инструктируют:
Кругом разврат, убийства и грабёж,
И не захочешь, сразу изнасилуют
И в наркоту заманят молодёжь.

Спина к спине и, плотно взявшись за руки,
Закрыв глаза, шагаем на Бродвей,
Пусть страшновато, но ведь за подарками,
Диковин всяких для семьи своей.

И вот оно – лицо капитализма,
Его звериный, яростный оскал.
Я поначалу думал в коммунизм,
Глаза открыв, нечаянно попал.

Кругом есть всё, что даже нет в сознании:
Продукты, вещи, техника и быт.
И, крикнув: Бляха! – в радостном отчаянье,
Иду на «Вы», забыв про всякий стыд.

Там продавцы, заламывая руки,
Себе, конечно, ласково галдят.
И знали б вы, какие это муки
Не взять всё то, что вам всучить хотят.

Тут на глаза попалася «Секс-шопа»,
Как не зайти, не взглянуть на неё?
А там мужские члены, рядом попа
И кое-что… знакомое ещё.

Хошь с подогревом, хочешь на отсосе,
Любой длины и даже толщины,
Коль здесь народ такие штуки носит,
Мы местным дамам явно не нужны.

Аппаратуру мы купили сдуру,
Не разобравшись с «ПАЛом», где «СЕКАМ»
Они ж, увидев нашу конъюнктуру,
Всучили нам китайский разный хлам.

Ну, электроника – творенье капитала,
Хоть на измор, но мы тебя возьмём,
Нас НЛО в пути не испугало,
Стою в руке с зажатым молотком.

В семиэтажном был универмаге,
Где эскалатор, лифты и фонтан,
Ассортимент от кожи до бумаги,
Как будто всё оптический обман.

А рядом тут же, прямо у дороги,
Лежит «в дрезину» пьяный негритос,
А полисмен глядит совсем не строго,
Свобода здесь – и в этом весь вопрос!

Ещё глядели статую Свободы,
Не впечатлила что-то никого,
Позеленела, или от природы,
И как-то больше нравилась в кино.

«Оскал звериный» как-то растворился,
Такой же люд, и много наших там,
Кто «загнивает», кто не научился,
Но каждый здесь, по-видимому, САМ!

Нас не сманили пьянством и развратом,
И не пытались даже застрелить,
Не вербовали с ЦРУ ребята
И не склоняли Родину забыть.

Последний доллар тратим на закуску,
«Горячий дог» и колы по сто грамм,
Пора домой, к себе на берег русский,
К своим проблемам, жёнам и делам.

И снится чудный сон походный:
Одни стоим на берегу,
Костюм тропический, немодный,
И ноги в тапочках в снегу.

Вокруг деревья в лист одеты,
Сквозь снег зелёная трава,
И льются птичие сонеты,
Кружит от счастья голова.

А воздух пряно-золотистый,
И не качает, не штормит,
Роса жемчужиной искристой,
И ветер кронами шумит.

Бежит дорога, вдаль скрываясь,
Она и тянет, и манит,
За горизонтом обрываясь,
В поход собраться нам велит.

А что же мы, глазам не верю:
Походный штаб, ужель опять?
Да, это братство не измерить,
И сухопутным не понять.

Но что же это за холмами?
Стоит просторная изба,
И мы туда несёмся сами,
Туда толкает нас судьба.

Вошли и сразу обалдели:
Громадный стол, да как накрыт!
Такого мы ещё не ели,
Враз разыгрался аппетит.

Отведав фруктов, мяса, водки,
И охмелевшие слегка,
Промолвил кто-то: Эх, молодку,
Тогда бы кайф наверняка.

И тотчас двери отворились,
А там в шеренге нумера,
Стыдливо очи потупились,
Пора, товарищи, пора!

И вмиг растаял штаб походный,
Лишь общий стон из-за дверей,
И крик души, теперь свободной,
Терпевшей муку столько дней.

Лишь только утро засветилось,
Всё сызнова вернулось вспять,
От сна сознанье пробудилось:
Иллюминатор, море, Бл-ь!

Блажен, кто верует в любовь,
Блажен, кто верит в справедливость,
Блажен, кто проливает кровь,
Надеясь на Господню милость.

Блаженны мы, и в том числе,
Живём и ожидаем чуда.
На нас сидят, как на осле,
И перед носом манят блюдом.

Блажен, кому мочись в глаза,
А он от радости растает
И мнит, что Божия роса
Из глаз по лику истекает.

Плавучее «угробище», ах, мать твою ети,
Механикам «уродище» никак не завести,
Никак не можем тронуться – на якоре стоим,
Мы в группе охранения, а значит вместе с ним.