Валерий Симанович - Четвёртая стража

Высоко и таинственно прошагал,
Житель неба, любовник самой природы,
Первозданной гармонии идеал,
В первый раз покинувший воды.

Я не помню его каких-нибудь глаз,
Взор античный красив и бездушен.
Пару длинных прозрачно-зелёных ласт
Он торжественно вынес на сушу.

Римский профиль его издалёка возник
Как упрёк некрасивому люду.
Этот острый, прекрасно-пронзительный миг
Я уже никогда не забуду.

Нам не понять этот шум, запоздалый, неистовый,
Словно кончается что-то и надо успеть задержать.
Плачет луна сухими слезами-листьями,
Листья не падают, листья кружат и кружат.
Вечность врезается в сердце, прямая, как истина.

Тело умрёт, порвётся, как оболочка.
Облачком белым я в синюю ночь поплыву.
Только любовь в воздухе держит прочно.
Но почему не любовник, а ветер полночный
Вызвал меня сегодня на rendez-vous.

Мы сидели за столиком и говорили о Фрейде.
Он ломал шоколад и пива мне подливал.
Я сказала: «Послушайте! Лучше меня убейте,
Только не обрывайте сверкающий мой карнавал».
Он ответил задумчиво: «Я слишком верю в Исуса,
Ничего не получится, детка, у нас с тобой.
Я чуждаюсь всего, что красиво, легко и вкусно,
Чёрным хлебом питаюсь и запиваю водой».
Я смотрела и плакала: боже, какая нелепость!
Он же язву желудка скоро себе наест.
…Значит, хлебом – всю жизнь неизменным хлебом,
Ни на час не снимая с сутулых лопаток крест.

Прощай, поколение листьев,
Измученное дожелта.
Как ветер, легки мои мысли,
Немыслимо жизнь проста.

Не жаль… Да кому ещё дело
До бедной моей головы?
Кружится, кружится осенний демон.
Он ранен, поэтому листья в крови.

Я раздвоенная: лечу небом – плетусь бродом,
Обрушиваюсь, утопаю и возвышаюсь – вдруг, внезапно.
Одна нога моя в сапоге-скороходе,
Другая – в домашнем тапке.

Рассеченье своё я принимаю мирно, молча,
Так, что можно услышать, как в пустоте тихой
Тревожно сигналит беспомощный колокольчик
На колпаке отчаявшейся шутихи.

Когда опускается липкая тьма,
И бесы свистят во мраке,
Останься в себе, не сойди с ума,
Не стань ни козлом, ни собакой!

А если к тебе присмотрелся зверь
(На воле они отныне!),
Смотри ему прямо в глаза и верь:
Он душу твою не отнимет!

Взмахнёт он торжественно молотком!..
Но даже голодным и босым —
Храни свою душу, как отчий дом, —
Не бойся, герой, не бойся!

Духом-скалой, победным орлом —
Стой напролом!

Мне от него восторженно и плохо,
Я поживляюсь для медовых песен
Горьким татарником-чертополохом.
Nemo me impune lacessit.

– Никто не тронет меня безнаказанно,
Одна лишь бабочка во мне созреет.
Живая бабочка недосказанная,
Душа, сроднившаяся с репеем.

В последнем порыве
Заходится моё сердце.
Смотрите, мой милый,
Какая сегодня осень!
Печальным, остылым
В карету любви не усесться,
Но ветер-насмешник
В ваши края уносит.

Как сладко-надрывно
Хрустят под ногами ветки.
Смотрите, мой милый,
Как я очарована вами.
Промокли глаза…
Ломая грудную клетку,
Заходится сердце
Праздничными шарами.

Всего вернее мне моя печаль,
Она не подведёт, она – родная.
И сколько б сердцу праздно ни стучать,
Ни торкаться и ни сиять в лучах —
Моя печаль цветёт, не увядая.

И так привычен этот пресный сок
Душе затронутой – свернувшейся улитке.
Моя печаль умней, чем жизни ток,
И чем случайно вышедший цветок
Твоей улыбки!

Моя карета превратилась в тыкву,
Сошла сияющая пелена.
И кто-то злой с кривой улыбкой тыкнул
В моё сожженное, меня – в меня.

Золой умылась, стала только чище,
Обезоружена, пуста, поражена.
И кто-то добрый мается и ищет,
Как будто только я ему нужна.

Такая бесполезная уже.

Ну, пошутили – и хватит!
Вы размотали мне сердца клубок
В красную нитку бегущих строк.

Острою стекловатой,
Колкостью комика защищены,
Мною – возвышены и прощены!

Вами осмеянная многократно!
Мне не понятна – ваша броня.
Есть чувство юмора и у меня.

С лёгкой руки я прощаю братьев.
Тайны храню…
Пошутили – и хватит?

Жизнь – приглашение на банкет,
за который уже заплатили.
А потом объявили,
Какою была плата.
То брат убил родного брата,
То все вместе кого-то убили.

И нашлись гости такие,
Которые перестали слушать
И отказались такое кушать.

И ушли, твердые в своем слове:
«Нам не нравится вкус и запах крови…»

Он очень боялся сознаться, что я ему нравлюсь!
Он сомневался,
он надеялся найти улучшенный вариант меня:
поновее и с перламутровыми пуговицами.
А я боялась
и совершенно оправданно стыдилась
убеждать его, что он напрасно тратит наше время.
Что я бесподобная. И что он вырвал моё сердце
и таскает в отвороте своих модных узких брюк.
И всякий раз,
когда он шагает по земле,
оно бултыхается и бьётся о запылённую кожу его кроссовок.

Я тебя поняла: любовь – излученье,
Сладкий дух и классическое мученье,
Невозможное!.. Из правил исключенье.

Вот и стал ты моей золотой осью,
Чтобы я оставалась летучей и рослой,
Чтобы я обвивалась вокруг вопроса,

(Закрутившегося воронкой ветра),
На который ты сам не найдешь ответа.

Имя твоё зелёным сияет, моя недотрога!
Вот и вся радость, такой небогатый улов.
Видишь, как мне от тебя надо немного
Света в окошке, где ты жив и здоров.

Имя твоё охраняет стеклянный панцирь.
Сердце твоё сокрыто в серебряный куб.
Пусть отдохнут пишущие мои пальцы,
Имя твоё открываю касанием губ.

Умные женщины ищут гарантии,
Глупые женщины строят химеры.
Кто тот судья в бордовой мантии,
Кто осудит любовь и веру?