Любовь Сушко - Демиург и Ирина. Мистический круг

Долговязая тень Гумилева,

Говорил он кому-то:– До завтра.

Да ему пережить на неделю,

А потом расстреляют матросы,

Только черные птицы летели,

Как убитые им альбатросы.

И метались в каких-то проулках,

И печали не будет исхода,

А шаги за спиною так гулко,

Это время куда-то уходит.

Май и август, пожара стихия,

И на Невском столкнулись Поэты.

И еще им приснится Россия,

И соната в контексте сонета.

И поэмы оборванной снова

Слышу строчки откуда-то с неба,

И последнюю песнь Гумилева,

Эта маска – белее он снега.

Только буря внезапно стихает,

И мираж корабля над Невою.

Это бездна их всех увлекает,

В неизвестность ведет за собою.

И в мире Бродского осенняя прохлада,

Там тишина срывается на плач,

И листопад в глуши немного сада,

Какой-то задник, непонятный план,

Где женщина с зелеными глазами,

Босая, над безбрежностью парит,

Седая осень в странной этой драме,

О чем-то непонятном говорит.

Кто слышит их, и кто ему внимает,

В печали, забытьи, за час до сна,

И сон во сне он снова воплощает

В безбрежности судьбы и полотна.

Идет по листьям, и спешит на встречу,

И видит ли всю негу и печаль,

Стихов не слышно, их уносит ветер,

И в старом парке им не повстречаться,

Она не Маргарита, боже, правый,

Там есть художник и к нему спешит.

И только непонятный и лукавый,

Поэт проходит мимо и молчит.

Что это было? Темные аллеи,

И страсть ее к художнику, вдали,

Там листья отлетевшие алели,

Они расстались – пленники любви.

С художником ей проще в миг заката,

Поэт к своей Венеции спешит,

И все твердит: – Она не виновата,

Поэму пишет, о любви молчит…

И в замке грез ее портрет пылится,

Как задник той картины роковой,

Кто ведьму знал, и кто в нее влюбился,

Тот потерял и дар свой, и покой.

Ему же словеса всего дороже,

И он боится, потерять сей дар,

И гонит нежно так и осторожно

Любимую, и молча смотрит в даль,

Не ревность правит миром, только лира,

Вершит его печальную судьбу.

И на гондоле, в самом сердце мира,

Офелию он встретит лишь в гробу

И ужаснется, Гамлета судьбину

Как данность примет, чей-то жест, поклон…

Совсем один плывет куда-то мимо

И рядом усмехается Харон,

Там, в небесах, сияет Беатриче,

Но он не Дант, ему Вергилий мил.

Идет по аду с вечным безразличьем.

И слушает поэта в звоне лир.

Попытка жить и радоваться свету,

Когда вокруг сплошная темнота,

Внимая знакам, словесам, приметам,

Жить на разрыв, но верить в чудеса.

Вы, правы, Пушкин, осень вновь прекрасна,

Она беспечно в алом закружится,

И будем мы искать пути напрасно,

Туда, в тот свет, где он уже родился.

Очей очарованье, миг разлуки,

И ведьмы у костра нам дарят чудо,

Но как мы все могли, и крылья-руки

Поднимут нас, и так красиво всюду.

И пахнет снегом, словно пахнет медом,

И никого на призрачном пути,

А я под этим небом зябким мерзну,

Но продолжаю к осени идти.

Вы правы, Пушкин, осень это чудо,

Присел на миг, и век какой сидит.

И танец листьев – золоту повсюду.

Он к Анне, иль Наталье он спешит

Внимая знакам, словесам, приметам,

Жил на разрыв, но верил в чудеса.

Попытка жить и радоваться свету,

Когда вокруг сплошная темнота…

И женщина с печальными глазами,

В которых только море отражалось,

Как героиня той извечной драмы,

Она стихи писала и сражалась,

Как грозный воин за свою стихию,

И осталась вечно птицей вольной,

А море то смирялось, то бесилось,

И уносило душу вдаль, и волны

Все проступали, как ее страданья,

Обиды те. А он далек и вечен,

И женщина спешила на свиданье,

А адмирал был как всегда беспечен.

Там столько гроз и столько грез тонуло,

Что выжить все труднее и тревожней,

И вдруг она из прошлого взглянула,

И ворон отвечал ей: «Невозможно»

О чем ты говоришь, о, птица злая,

Твой ум как оперенье вечно черен,

А я его дождусь, я это знаю.

Мне будет бог морей всегда покорен.

Бог промолчал, но мстила ей богиня,

И адмирала в бездну забирала

И вот когда он этот мир покинет,

Рыдала чайка там по адмиралу.

А женщина с бездонным глазами

Слезинки ни одной не проронила,

И Посейдон пред этой силой замер.

Твердил жене:-О, что-ты натворила.

И только усмехнулась Амфитрита,

А ведь казалась нежной и покорной.

– Она одна, она теперь забыта.

Но адмирал стремился к ней упорно.

Сквозь толщу вод он рвался к ней и верил,

Что не уйдет с причала в эту стужу.

И лютовали люди там и звери,

И воскресали города, разрушась.

Но женщина с печальными глазами

Смотрела в бездну и ждала ответа.

Мир содрогнулся, отступил и замер,

Она ждала, не заслонясь от ветра.

И снова Посейдон ее встречает

Улыбкой, и понять никак не может,

С какой любовью, и с каким отчаяньем

Взирает вдаль, темно там и тревожно.

И только ветер повторяет: – Анна.

Как тяжела и как черна вода.

Но ты всегда любима и желанна,

К тебе стремится будет он всегда…

Когда к нам ангелы спускаются с небес

С душой поэта в трепетных руках,

То отзовется снежный мир и лес

На этот свет, на эту боль, на этот страх,

И там, где замороженный Амур

Спасает заплутавших лебедей,

Бредет старик, рассеян он и хмур,

Среди чужих картин, поэм, страстей

Он знает, что внезапно в тьме ночной,

Появиться тот ангел среди скал,

С поэта беспокойною душой,

Он был сердит, и он ее не ждал.

Но где их и когда, скажите, ждут,

И все-таки в тумане ноября,

К нам ангелы, придя на пять минут,

Подарят чудо, видимо не зря..

И в мире, где цинизма торжество,

И все решает золотой телец,

Он будет петь, невзгодам всем назло,

Жить на разрыв сознаний и сердец,

Он будет жить потом в своих стихах,

И в бронзе нам являя светлый лик.

И мир, погрязший в страсти и грехах,

Осветит вновь, на век или на миг…

Но век и миг соединив в одно

Мы в этот день его явленья ждем,

И жизни беззаветной полотно

Допишем, и в тумане грез придем,

Туда, где обозначен будет путь,