Любовь Сушко - Демиург и Ирина. Мистический круг

Ночь темна, ни звезд и ни луны,

Спор стихает под раскаты грома,

Игорь князь какие видит сны,

Как здесь все печально и знакомо.

О Ирине снова он молчит,

И душой стремится в мир столицы,

Но Самары призрачный мотив

В строчках Михаила будет литься.

Тайна Омска, сквер и воронье,

Так Аркадий видит эти дали.

И забыть видение свое,

Хочет и не может в миг печали.

Три поэта перекресток грез,

Их реальность нынче сна туманней

Небо тяжелей от новых звезд.

То, что там напишут —гениально.

Только как нам передать сюда

Новые поэмы на закате

И мерцает в высоте звезда,

Вдохновенье души их охватит.

Но возник опять внезапный спор,

Будущее врежется в былое,

Дождь погасит призрачный костер,

Но не разойдутся эти трое,

Ведь для вечной встречи там они

Остаются в пелене заката,

Молний блеск и призрачны огни,

За талант жестокая расплата.

И в зеркале разбитом только тень,

Из тысячи теней ее б узнала,

И странный сон, дождя ночного песнь,

Вино на дне разбитого бокала..

Что это было, что приснилось мне,

И с четверга на пятницу, о боже.

И повторится этот сон во сне,

И задохнусь от зноя и от боли…

Бродяга у костра на пустыре

Писал стихи на утренней заре,

И вдруг увидел ангела вдали,

И вспомнил о надежде, о любви.

– А ты не заблудился? – он спросил,

– Дай закурить. Но ангел не курил.

Присел к огню и спрашивал опять

Как может он талант свой пропивать?

Нашел ему подругу, но сбежал

Бродяга от нее и вновь пропал.

Он к вольной жизни так тогда привык,

Что ангел растворился, и поник.

И вдруг на небесах его он встретил,

Сначала не узнал и не приметил,

Откуда тут такие, почему?

Но Моцарт подошел тогда к нему,

И долго слышал дерзких строк накал

И рукопись так бережно листал.

– Могу ли чем-то вам, друзья, помочь?

– Неси ее на землю в эту ночь,

Профессор ищет эти строки там,

Отдай ему, и пусть подарят нам

Его творенья. Ангел онемел,

Он так лететь на землю не хотел,

Но отказать он Мастеру не мог.

– А как же ты, твоих не вижу строк?

– Я все сказал, он затерялся тут,

Но строки эти пусть не пропадут.

– Подумай о себе, они там ждут.

– Они все знают, любят, берегут.

И так настойчив в этом споре был

Тот, кто другого творчество любил.

Мочал бродяга, он не мог понять,

Как можно не себя, его читать?

Как можно о чужих стихах радеть,

Ведь он смирился —так жестока смерть,

И вдруг такая встреча в поздний час,

И у костра они сидят сейчас,

Листают книгу там «Скелет звезды»

И обсуждают годы и труды.

Не время, не пространство не страшны

Для двух поэтов, только лик Луны

Осветит снова этот тяжкий путь

«Скелет звезды», забыться и заснуть,

Профессор в монитор уткнулся вновь.

Он правил эту рукопись всю ночь

И Чудотворца зря благодарил,

Тот не причастен к чуду, знаю, был.

Но кто еще сумел ему помочь,

На Омск спустилась обреченно ночь.

У Транспортного сквер, последний миг,

И покачнулся пред поэтом мир.

Наградой за раденья и труды

Увидит мир его «Скелет звезды».

И Бродский улыбнется с высоты.

Взглянув на запоздалые цветы.

Он в комнату вошел весьма небрежно,

И усмехнулся, от обиды зол.

Откуда столько Бродского, и снежный

Кот между ними снова был суров.

Сальери снова Моцарта увидел.

И разозлился не на шутку вновь,

Шутить пытался и себя не выдать

– Откуда к нищим пылкая любовь.

Он был собой и что ему упреки,

Да кто ж его за это упрекнет,

И только хрупкий ангел возле окон

Его вниманье снова привлечет,

– Откуда столько Бродского, как мило…

И замолчал, и отступил во тьму,

И черной птицей грусть его парила,

И улыбнулся и бокал швырнул

И женщина какая-то чужая,

Лишь улыбнулась Моцарту опять,

Сальери ревновал, опять скандалил,

И можно ль пыл воинственный унять?

Не получилось, Анна и Марина,

Вот так же встретясь, разошлись навек,

И только улыбается невинно

И что-то благодушно он изрек.

А в комнате еще тоска металась,

Какая-то внезапная тоска,

И черный человек, не отражаясь,

Ушел в тот мрак, растаял там пока.

Он там поймет, что он погорячился,

Захватит снова сладкое вино.

Но пьет один, прощать он разучился,

И сути не поймет он все равно.

И. Царев

О, как хотелось так же заблудиться

И затеряться там на перекрестке,

Ворона – это призрачная птица,

Уводит нас в туман иллюзий броских.

А всем вакцину нынче предлагают,

И в космосе так просто оказаться,

И Воланд говорит, что нас спасают,

И лишь профессор все еще сражался.

Да, он из тех царевцев, это точно,

Он ничего, мой ангел, не боится,

А на моих страницах многоточье,

И та нам жизнь теперь так редко снится,

Кто заперт в Праге, кто грустит в Париже,

Мы вряд ли сможем новый год там встретить,

И я друзей не слышу и не вижу,

По улицам столиц гуляет ветер.

Такое не придумают фантасты,

Об этом умолчали и пророки,

Ирина в скайпе продолжает праздник,

Ноябрь жжет, привыкли понемногу.

И все-таки в тумане и обмане,

Надежду с Верой мы не растеряли,

На бал в девятый круг нас Воланд манит,

И Мастер умножает все печали.

Мы как бандиты нацепили маски,

Но только грабить – это все не наше.

Уходит в ад свой с Маргаритой Мастер.

Но здесь страшней, а там совсем не страшно.

Ворона – это призрачная птица,

Уводит нас в туман иллюзий броских.

О, как хотелось так же заблудиться,

И затеряться там на перекрестке,

Вернулся Данте в лес, но грезил адом,

Он всех жалел и всех любил и верил,

Что забывать кошмары те не надо,

И вдруг там рай, и распахнулись двери.

Кто захотел спасти его от бреда,

И умирить в душе его страданья,

Он просто шел и ничего не ведал,

Мелькали лица, зданья, очертанья.

И мудрецы взывали, и поэты,

Пред ним раскрыв врата совсем иные,

И пела дева, были там воспеты

Все те, кто верно творчеству служили.

И он средь них, какая же награда,

Остаться в тишине в лучах рассвета,

Казалось, ничего ему не надо,

Но шлейф и голос, Беатриче, где ты?

Она вела, она звала куда-то,

И он все выше, выше поднимался,

Расправив крылья, позабыв утраты,