Array Сборник - Как созвучны иволга и Волга!

Земля увядает пестро.
В колодезном оке качаясь,
Наполнено щедро ведро,
И ворот скрипит, обращаясь.

Плачь, маленькая, плачь,
Раз листья облетели,
И ветер, как палач,
Окутанный в метели.

Сквозь пожелтевший лак
Зимы проступит слякоть,
И, если это так,
Как маленькой не плакать?

Твой век, как все века,
Беспомощен и розов,
Как ручки старика
На голубом морозе.

Уходит время вспять,
А мир – увы! – такой,
Что можно его смять
Протянутой рукой.

И правду, и престол,
И прочее мешая, —
Всё высыпать в подол,
Малютку утешая.

Нет звука более весомого,
Чем тот, что с ветром поднимается,
Вплетается в шуршанье сонное
Травы и снегом рассыпается.

Мы все – немотные пустынники,
Одеты в снеговое платие,
И нет на свете русской лирики,
Есть только древнее заклятие.

Такое бесконечно давнее,
Такою былью занесённое,
Что вряд ли что-то было ранее,
До слова в нём произнесённого.

…В морозном воздухе алея,
В мерцаньи меркнущего света
Опять серебряные змеи
Сползаются на имя Фета.

Измучен отсутствием сна,
Качанием тёмного омута,
Очнёшься. В окне тишина
И светом наполнена комната.

Ты видишь: настала зима,
И, снегу внезапному внемля,
Вдруг медленно сходишь с ума
На эту прекрасную землю.

В этой комнате пусто, так пусто, что страшно сказать,
Страшно двинуться, страшно вздохнуть и нечаянно вспомнить.
Поползла тишина и нельзя тишину оборвать.
Затянувшийся обморок кем-то оставленных комнат.

Все обряды свои совершила прощанья пора —
…может, близкая смерть, может, просто игра отношений…
И в оконную щель видишь узкий колодец двора,
Не давая труда шевельнуть онемевшею шеей.

Слишком пусто внутри, чтоб увидеть хоть что-то ещё.
Фиолетовый пепел пера у надежды убитой.
Долгой ночи прилив, погружается в сумрак плечо,
Привыкай к «никогда», как к предмету домашнего быта.

Живу, дышу – а вскорости умру.
Ещё дышу под ветром на юру.
Ветра, ветра шумят в пустом бору.
Я слышу их – я вовсе не умру.
Я слушаю древесную кору.

Под коркой ледяной, как снег шурша,
Кольцуется бессмертная душа.

Тяжёлым и неровным шагом,
Прочь от следов злодейства явного,
Прочь по бурьянам и оврагам
Уходит лето окаянное.

Раскаянье подобно осени.
С ветвей испуганных слетая,
Уже горят следы на просеке,
Горят, как шапка воровская.

А наши имена не названы,
В забвенье канули. Коль скоро
Рискнёте по следу – увязнете
В молчании сырого бора.

Где мороси стальные шарики
Летели мимо – не заметили,
Где шум впитавшие лишайники —
Пособники, а не свидетели.

Мы молоды и бегство вечное
Не в тягость, но зачем же следом
Воспоминание увечное,
Как ветка чёрная под снегом?

Родина, годы земного скитания
И послушанья судьбе,
Всё, что имею, – в час расставания
Я оставляю тебе.

Тяжесть гордыни, горечь желаний,
Куча нажитого впрок,
Прошлого стыд и позор обещаний,
Спутанный мыслей клубок,

Тот, что крутится, да не мотается,
Тайный и сладкий грешок…
Пусто. Лишь ветер в мешке трепыхается.
Бросьте в сугроб и мешок.

Звезда в потоках темноты.
Звенит в снегу кустарник стылый.
Такой ты видишься, Россия,
Край холода и пустоты.

Кто сосчитал твои кресты,
Твои безвестные могилы?
И думал я, теряя силы,
Что я несчастен, как и ты.

Моя печаль тобой хранима.
Но дрогнет дымная равнина
И шевельнётся, как во сне,

И надо мною грозно стынет
Взор вопрошающей пустыни:
«Ты смеешь жаловаться? Мне?»

Решил я уйти от судьбы.
Чем ждать её милость в тревоге,
Уж лучше я буду столбы
Считать на великой дороге.

В котомке краюха да нож,
Кисет, деревянная ложка.
Она говорит:
– Не возьмёшь
Немного беды?
На дорожку?

Хоть смертный сон, как вечный снег, глубок,
В нём зримо то, что было прежде снега.
Не тленья жуть, не увяданья нега,
Но забытья затверженный урок

Избрал зерно для долгого ночлега.
Он в снежном мире мал и одинок,
Но мерно бьётся тайной жизни ток.
Зерно ли есть подобие ковчега

Или ковчег подобие зерна?
Их тайну сохраняют письмена,
Сухой травы начертанные знаки,

Свидетели немого языка
Безмолвные, но за строкой строка
Как в янтаре застывшие во мраке.

Не сломит стебель прозябанья гнёт
И дней однообразных оскуденье.
Остаток их, полуночное бденье,
Он в ожиданьи дерзком проведёт.

Для нас зима, а для него – знаменье
Явленное, над ним уже грядёт
Суровый суд, но вместе с ним и тот,
Кто знает тайну жизни пробужденья.

И злую мощь морозного огня,
И малость отступающего дня,
И ветра леденящее касанье,

И наступившей ночи древний страх
Приветствует, сгорающий в снегах
Под снежных зёрен мерное шуршанье.

Стволы почти прозрачны на свету,
Переливаясь синими тенями.
Январский лес промёрзлыми ветвями
Вцепляется в дневную пустоту.

Никто не видит злую красоту.
Над бледными лесными куполами
Зелёными и алыми огнями
Раскинулся морозный сад в цвету.

И медленно растёт со всех сторон,
Сгущается шуршащий перезвон,
Высокое дневное безразличье.

Ветвей отвесный, дрогнувший поток
Мерцаньем ледяным себя облёк.
Ты видел музыку во всём её величье.

И не двинутся доныне
Под бескрайней лунной ночью
На заснеженной равнине
Трав сухие многоточья.

Словно в книге, где собрались
Все земные упованья,
Стёрлись строки, и остались
Только знаки препинанья.