Татьяна Батурина - Привычка возвращения весны: веяния и странствия

Чей прах не оплакан и не погребён,
И попран пятой мародёра?
Никто, кроме Бога, не знает имён
Всех ратей Небесного взора.

Всё ж память земная не камень лежач,
Но слава, сокрестная стягу
Прощанья: и поздний раскаянный плач,
И эта медаль «За отвагу».

Врачуй свои боли слезою своей,
Душа,
И молитвой – чужие…
Над спящими в мае поёт соловей
О том, что у Бога все живы.

Прошёл через деревню,
Как сквозь ненастный день,
Старушечью роевню
Его вспугнула тень.

В сумятице испуга
Гадали, но вотще:
– Шпиён?
– Али ворюга!
– В ненашенском плаще…

Ещё смущали сумка,
Узорочье штиблет,
А Глаша-полоумка
Грозила, караулка,
Прохожему вослед.

Глядела, как прискочкой
Шёл путник за увал
И странно-светлой точкой
Вдруг из виду пропал.

Убогая завыла,
Как будто кто утоп:
Ведь там,
в степи, окоп
И старая могила!

А странник у берёзы Раскинул макинтош,

В глазах мерцали слёзы,
И голос плакал тож.

Упал крестом, стеная,
Цепляясь за полынь:
– Прости, меня, родная!
Услышал:
– Не простынь…

Предвечные печали,
Томительная дрожь –
Такой и жаждал дали…

А бабки всё гадали:
– Из наших с кем-то схож?
– Куды там…
– Но пригож!

Когда б ещё свидали
Заморский макинтош…

Как больно, Господи, как жалко
Всего, что спрятано в груди!
У дома вдруг вскричала галка…
Что, Куликово впереди?

Да сколько ж можно Свято Поле
Пытать копытом и огнём!
Доколе, Господи, доколе…
Ответил Бог: «Перемогём».

На свете много ль истинных чудес?
Вот на Руси: в любой заглянешь лес –
Там древний крест невидимо стоит
Или часовня листьями струит.

Все на Руси привыкли ко всему:
Копейку чтят и нищую суму,
Благодарят за праведную ложь,
Стрясая быль с дырявеньких подошв.

Не на Руси ли истина в родне,
А потому, как водится, в вине?
О, здесь подвох: вино или вина?
Вопрос хитёр, а истина одна.

Она в любви от края и до края
И в том, что все прейдут земной раздол.
Прошу: не ставьте горькую на стол,
Не пейте,
поминая…

Во мгле всегласного разлада
Всея́ вселенския оси
Струись,
Воскресная лампада,
Во имя Спаса на Руси!

Её извенчивают ветры,
Её выхмаривает хмарь,
Но отродясь родные ветви
Лучатся в окна,
словно встарь,
Когда владала домом печка
Зимой, а летом – керогаз,
Когда ладком, не напоказ,
Взвевалась утренняя свечка,
Да и крестовая аптечка
Домовный радовала глаз,
Следя с плетёной этажерки
За всеми в доме и вовне:
Готовы ль детки к медповерке,
Тепла ли шторка на окне
И плотно ль прилегают дверки
Веранды к матушке-стене?

Лампада тоже зналась с печкой,
И с этажеркой,
и с окном,
Светясь внимательным сердечком
Над старым, старым,
старым склом…

…Неуж не чуешь, тать разладный:
Изгáрен твой кощунный глас,
Коль оглавляет Огнь лампадный
Сам Старый, Старый, Старый Спас?

С Москвою в древнем кумовстве,
По чину москвитянки
Я каждый год живу в Москве
У храма на Полянке.

Вот кличет на молебный слёт
Заутренняя по́звень –
Бегу! Под ноженькой поёт
Стремительная подземь.

Преудивительных статей
Отеческие недра:
Москва стоит на пустоте,
А держится за Небо.

И то: хранит златой престол
Златая пуповина,
Ведь сорок сороков крестов
Сияют воедино!

Сумрак фиолетов,
Крыши зелены,
В домике поэтов
Свечи зажжены.

В белом переулке
Красное крыльцо,
В маминой шкатулке
С камушком кольцо.

Вспомню я колечко –
Словно зазвенит!
Мамино сердечко
Камешек хранит.

И пока витает
Над свечой пиит,
Камушек не тает,
В золоте блестит.

И в ответ блистая
И персты сплетая,
Под шумок и чих
Я читаю стих,
А в стихе златая
Даже запятая!

Не оттого ль черны черновики,
Что так чисты движения руки:
Ведь ей дано, про душу не солгав,
Не пряча слово в узенький рукав,
Явить на свет зелёный взор строки…
Не от земли ли вы, черновики?

Не оттого ль белы беловики,
Что в чёрный прах истёрты башмаки,
И так босым не терпится ногам
Пройтись по райским шёлковым лугам,
Где не страшны ни кочки, ни пеньки…
Не от небес ли вы, беловики?
Быловеки…

Не чаровница сумрачного бала
С велеречивым и ломотным ртом,
А скифская приземистая баба
С огромным детоносным животом –
В дыму луны, в пуху степного плёса
Пришла, овеянная чабрецом,
И головой своей простоволосой
Качнула ветку света над крыльцом.

Спросила: «Я живу иль умираю?»
Чабрец дышал и вянул на свету
Не пред вратами лепотного рая –
Перед дверьми в земную тесноту.
Так и стоит.
Давно истлели двери,
Дремучей степью выстлалось крыльцо,
И смотрят удивительные звери
В её древлесиянное лицо.

Сцена, разубористая стая
Зрителей, любезная вполне,
Всё ж немею в яркой тишине
С залом круговым наедине –
Пчёлка, залетевшая извне,
Крылышками юными взметая
Не огни свечей – поэзострочки,
Рябенькие бледные листочки,
Развевая прочерки и точки,
Ночью надиктованные мне…

…Что за диковатые цветочки,
С крылышками пчёлки наравне,
Светятся в поэзокупине?..

…Гарко… дымно… даль во мгле…
свет изъела тля
розни?..

Ты нужна Земле,
Родина моя!

Мутят бесы вкругаля
Речки и поля,
Мразят дождики и снег,
Лики и слова…

Древен идольский набег –
Русь вовек жива,
Коль сумела приналечь
Против смерти на прамеч [2] Пра – предлог, означающий родство или связь в дальнем восходящем или нисходящем (предков, потомков): сл. Даля. –
На Господню речь
Праземéль, право́д
Прáдедов –
и вот
Праведно молюсь:
«Ты прасвéтна, Русь!»