Сергей Виноградов - Наследие. Том пятый. 2020

Ну, и что из этого – А что?

Без меня, увы, ты жить не сможешь,

Без моей любви и без котов…

Сравнялся возрастом почти до – до и после,

Здесь сорок два и сорок уже там…

Кто он такой? – сегодня вряд ли спросит

В России кто. Он – самый близкий нам

Из всех кто жил, из всех, сейчас живущих,

Из всех, поющих песни – про него.

И голос его из души идущий,

Вновь возникает вдруг из ничего

И возвращает нам себя и память,

И нас благодарит, что вновь живой,

Что снова здесь, что снова вместе с нами

Как и тогда. Такой же – в доску свой!

Не веривший ни в магов, ни в богов,

Но никогда их и не презиравший,

Теперь он сам у ихних берегов,

Но не пропащий и отнюдь не павший.

Такой как был. Такой как есть. Такой как будет —

Поэт и бард. И просто человек!

И этот день июльский не забудем

Ни мы, ни он, тот наш двадцатый век,

В который он вместил себя по полной —

Театр, любовь, поэзию и смерть,

И жизнь, и мир вокруг себя, огромный,

А славу можно и перетерпеть…

Он двадцать пятого родился, а в июле

Того же двадцать пятого числа,

Пока его Москва была в загуле,

Его к себе смерть тихо прибрала…

Он умер. И опять, как жил, не к месту,

Мог бы ещё немного подождать,

Побыть ещё немного неизвестным,

Чтобы гостей Москвы не раздражать…

Но он бы был не он – жаль, не успел

Жизнь доиграть и кое-что допеть..

Он умирать, конечно, не хотел,

Хотел лишь всё, что мог ещё, успеть…

…И вдруг Москва, очнулась как немая,

Ещё не понимая, кто ушёл?

И смерть его, душой, не принимая,

За ним народ толпой бессчётной шёл…

Такой толпы Москва ещё не знала —

Так хоронили только лишь вождей,

Но ведь у тех и ордена и слава,

А этот кто? Обычный из людей…

Без званий, без наград, не выездной,

Хоть это ему, впрочем, разрешили,

Но только лишь в Париж и лишь к одной,

Другие и того не заслужили…

Хотя при жизни пел и после жизни

В кремлёвских кабинетах и дворах,

Тем более, на собственной пел тризне,

Пел про вождей и про грядущий крах…

…И вот тот день июльский завершился,

Давно другой июль, другая Русь…

Но помним мы – он с нами не простился,

Однажды спев: Конечно, я вернусь!

Белые тучки

Синее небо

Красное солнце

Над головой.

И всё-таки здесь

Место самое лучшее.

И Богу хвала,

Что оно ещё есть!

Родная земля,

Что зовётся Россией.

Родная Москва,

Кремль,

А над ним

Триколор!

Тебя нет милее,

Тебя нет красивее,

Отрада душе

И для сердца

Простор.

Я жил бы

Здесь вечно,

Любил бесконечно

И песни твои,

Даже если в них

Грусть.

Но жизнь

Скоротечна,

Коль Бог даст,

Конечно,

К тебе я вернусь

Благодатная

Русь!

И белые тучки

И синее небо

И красное солнце

Над головой.

И в Русь

Ненаглядную,

Красавицу ладную,

Я снова влюблюсь,

Когда буду

Живой!

Как хочется быстрее стать мужчиной…

Тебя я понимаю, мальчик мой,

Но не ищи в себе всего причины

И возвращайся вовремя домой.

А время стать мужчиной вмиг настанет

И сам ты не заметишь где, когда,

Ты сам себя бояться перестанешь,

И будешь сам решать всё и всегда.

Хоть отвечать за всё и всех непросто,

Вот только лгать намного тяжелей.

А если ты поймёшь вдруг, что ты взрослый,

Приди домой и маму пожалей.

Она ведь до сих пор ещё не верит,

Что мальчик тот так быстро повзрослел,

И смотрит на тебя чуть-чуть потерянно,

А что же ты увидеть вдруг хотел?

Себя в кроватке детской, маму рядом?

Тогда ты опоздал – здесь детства нет,

Не торопись решать: ну, и не надо!

Когда-нибудь потом на склоне лет

Ты вспомнишь всё: свой переходный возраст,

Желание скорее повзрослеть…

Но будет поздно. Будет слишком поздно

О том, как быстро взрослым стал, жалеть…

Не рвусь в народные, в заслуженные тоже,

Кем стану я потом – не мне решать…

Тот, кто мечтать об этом только может,

Тот только и умеет – всем мешать.

Обидами, заполнив свою душу,

Поверьте, он нигде не пропадёт,

И если здесь его никто не слушает,

Где слушать будут – он всегда найдёт.

Кого ославить надо – он ославит,

Кого прославить – он и тут как тут.

Потом и сам начнёт поэтов править,

И звание ему потом дадут,

И разрешат издательство возглавить,

Где лучших никогда не издадут…

И в звёздный час, достигнув всё, что можно,

И всех поэтов настоящих загнобив,

Он вдруг умрёт. Ведь в жизни всё возможно!

И в путь последний с плачем проводив,

На первом поминальном заседании

Вдруг кто-то спросит: а покойный кто?

– В партийных не работал он изданиях,

Но всем в ЦК знакомцем был зато!

– И говорят ещё, что был поэтом,

Народным вроде. И на даче жил,

С самим генсеком. Много пил при этом.

– Жаль, раньше нам никто не доложил…

Не знаю, почему, но я не верю

Не только в справедливость – и в слова:

Я тоже вхож в высокие был двери,

И у меня кружилась голова

От перспектив и всевозможных званий,

Но у меня их не было, и нет,

Ведь всё равно я был бы самозванец

Среди придворной челяди тех лет…

Проснулся, а вокруг гробы, гробы…

Закрыл глаза и снова только тьма,

Что это? Сон? Ирония судьбы?

А, может, просто я сошёл с ума?

Когда не сплю, выходит, не живу,

А, может, это я лежу в гробу?

Когда засну, вся жизнь, как наяву,

Кого винить? Себя? Или судьбу?

Бессонницу позвать бы в доктора,

Излечит вдруг от моих странных снов?

Жаль, что она к другим ушла вчера,

Считая, видимо, что я вполне здоров

И что пока не выжил из ума…

И снова ночь. И снова тишина,

И фонари на улице горят

И полная в окне, как блин, луна.

Открыл глаза – там с косами стоят…

…В нарядах белых, явно, что не люди,

И явно я не сплю. Так, где же я?

А если сплю, то почему не будит

Меня давно умершая родня?

Дай, Бог, хотя бы половину

Тех лет, что я уже прожил…

И пусть добра я не нажил,

Но даже в этой жизни длинной

Совсем другого я хотел:

Дружбы хотел, но так случилось,

Дружбы мужской не получилось,

Или я что-то проглядел…

Друзья остались, но друзьями

Я, вряд ли, их могу назвать,

Чтоб снова в гости всех позвать,

Но не придут они и сами —

Жизнь оказалась штукой сложной,

Давным – давно иллюзий нет.

Один – давным-давно клеврет,

Второй – отъявленный безбожник,

А третий – им не судия,

Ведь этот третий – это я…

…Могу судить себя лишь только,