Рим Юсупов - Гений

За что Сперанский, деятель страны,

Подвергнут был немилости суровой,

О том, что мир в преддверии войны,

Хотя к вой не Россия не готова,

О жизни, о политике… всегда

Вслух говорить, как прежде, опасались.

Когда ж нависла над страной беда,

Грозя вой ной, с иллюзией расстались.

Лицея жизнь была тиха, скромна,

С утра занятия, затем прогулка

По саду царскому у Царского села.

Здесь, у дворцов, сердца их бились гулко:

Вдруг встретится великий государь.

Но их встречало тихое безмолвье.

Был занят важными делами царь,

Дай бог ему и силы, и здоровья.

После прогулки был обед, затем,

Чуть отдохнув, вновь в классе занимались.

В разнообразии уроков, тем

Они постичь мир прошлого старались,

Иных народов жизнь, их быт и строй,

Царей, философов и полководцев.

Прельщала их история игрой

Теней веков, чьё время не вернётся.

Но более прельщала всех она,

Поэзия – полёт душевной страсти,

Что на земле в любые времена

Дарила людям истинное счастье.

И боль, и гнев, и радости восторг,

И море чувств она в себе таила.

И Александр устоять не смог

Перед её волшебной, чудной силой.

Он, с детских лет к ней приобщаясь, жил,

Наполненный задумчивостью, словно,

Невидимый для всех, куда-то плыл,

Ещё не ощущая силы слова.

Овеянный легендами времён

И отданный фантазии вселенной,

Казался тихим, незаметным он

И всё же просыпался постепенно.

Иная жизнь в его душе жила,

Она незримо набирала силы

И как-то незаметно расцвела

И в нём талант великий разбудила.

Из тишины, небытия, из тьмы

Как бы воскрес он, озарённый светом,

Чтоб изменить жестокий этот мир

И оживить сердца людей планеты.

Излишне строгим, злым, коварным был

Иезуит, монах Мартин Пилецкий,

Он Александра просто невзлюбил

За тон речей его, довольно резких,

За независимость и гордый вид,

За думы тайные, его небрежность.

За то, что он в душе своей хранил

Необъяснимую для всех надежду.

Его упрямство, затаённый гнев

Терзали сердце чёрного монаха:

Как смеет отрок, словно юный лев,

Не принимать целительного страха,

Отвергнув наставления его,

Не чувствуя предупреждений грозных,

Когда весь мир во власти злых тревог…

Всё это было просто несерьёзно.

Но Александр не воспринимал

Монаха злого вредное влиянье.

Он в светлый мир поэзии вступал

И шёл вперёд тропою созиданья.

И вот пришёл он, этот час, когда

Иезуит был сброшен дружной силой.

Всех лицеистов общая беда

Не зря, наверно, вдруг объединила.

Припомнив все обиды, горечь зла,

Всё то, что от монаха испытали,

Они решили: дальше так нельзя,

И гордое решение приняли —

Или Пилецкий, или же они

Уйдут из царского лицея дружно…

Монах, увидев в их глазах огни,

Вдруг понял, что ему исчезнуть нужно.

«Вы оставайтесь», – кротко молвил он

И молчаливо, скромно удалился.

Так был их враг повержен, побеждён.

И Александр торжеством налился.

Та первая победа для него

Триумфом справедливости блистала,

Переполняла радостью его,

К добру и к правде светлой приближала.

Домой он письма не любил писать

И вспоминал о близких редко очень.

Как там живут его отец и мать,

Брат и сестра, и думать он не хочет.

Арину, няню, вспоминал порой,

Чьих сказок дух не мог в нём не остаться —

Спешил, как прежде, сказочный герой

За тридевять земель в иное царство.

Но по-иному он воспринимал

Суть сказок всех, былин, легенд, сказаний.

Не через них ли душу открывал

Его народ, живя в плену страданий,

Почти не веря в светлые мечты,

Не представляя истинной свободы.

Он никогда не мог себя простить

За то, что не сумел помочь народу.

Вот почему всю страсть своей души

Он посвятил борьбе за справедливость

И с юных лет к прекрасному спешил,

Мечтая видеть свой народ счастливым.

А жизнь лицея прежней чередой

Текла, но мир внезапно изменился,

Повеяло вдруг в воздухе вой ной —

Наполеон к России торопился.

Не мог не знать об этом царь. Уже

Вой ска России были наготове,

Чтобы на самом первом рубеже

Сломить врага, смешав с землёй и кровью.

Не кланялся врагам российский флаг

И так же гордо будет реять завтра.

Двадцать второго дня июня враг

Широкий Неман перешёл внезапно.

И сразу им Смоленск захвачен был,

Как ключ к Москве. Торжествовал враг явно.

Наполеон, волнуясь, торопил

Свои войска к сраженьям самым главным.

Но русские не принимали бой

И пятились назад по древним трактам.

И, недовольный, видимо, собой,

Барклай де Толли попросил отставки.

Царём Кутузов призван был, ведь он,

Как ученик Суворова, был видным

И мудрым полководцем тех времён

И многие сражения предвидел.

И вот, назначенный на высший пост,

Встав во главе всех войск российских, смело

Провозгласил он за победу тост

И энергично принялся за дело.

Смотр войск всех строго произвёл, потом

К солдатам обратился с пылкой речью:

«К нам враг пришедший будет побеждён,

И мы должны пойти к нему навстречу.

Солдаты! Братцы! Мы должны принять

Наполеона вызов и сразиться!»

В ответ услышав громкое: «Ура!» —

Великий полководец прослезился.

И был им дан французам страшный бой.

Бородино – лихих атак свидетель.

Кутузов, став над собственной судьбой,

Пошёл вперёд, не убоявшись смерти.

И вот – сражение. Наполеон

Впервые с русской армией столкнулся.

Весь ожил и преобразился он,

От грустных дум как будто бы очнулся.

Любил он живость, резвость, злость атак,

Гром пушек, дым, свист пуль, снарядов взрывы.

И трепетал над ним французский флаг.

В боях лишь чувствуя себя счастливым,

Он презирал врагов, считая их

Презренными рабами обстоятельств.

И во главе отрядов боевых

В чужие страны полюбил врываться.

Египет, пол – Европы захватив,

Свой жадный взор он устремил к России,

Иной простор мечте своей открыв.

Но рассчитать не смог безумец силы.

Не знал он, что Россией овладеть

И до него уж многие пытались,

Но обрели бесславие и смерть,

Ведь русские за Родину сражались.

Столкнулись армии, и страшный бой,

Один из величайших на планете,

Начался, встав единой, злой Судьбой

И вестником всеобщей, страшной смерти

Солдатам, с той и с этой стороны,

Капралам, офицерам, генералам.

И всё смешалось в вихре злой войны.

Но для неё убитых было мало.

Окутанное дымом и огнём,

Всё поле битвы стало полем ада.

Кто побеждал, кто отступал, о том