Елена Крюкова - Стихотворения

Я оставила знаки на этой стене:
Синева,
киноварь
и кусок желтой меди
Чтоб узнали когда-нибудь вы обо мне
И в безумии жить, и в преддверии смерти.
Мы пришли к вам с веселой косматой Звезды.
Космолет наш покрылся окалиной ржавой.
Мы не ведали, что доведем до беды
Всемогущую, древнюю эту державу.
Что плохого творили? Дарили огонь.
Календарь объяснили и карту чертили…
Но на пульт управленья упала ладонь:
Взлет, родные!.. Недолго у вас погостили.
Вы казнили публично нас на площадях.
Вы сжигали, танцуя, вселенские книги.
Вы брели к космолету, в снегах и дождях
Пронеся окаянные ваши вериги!
Вы каменья бросали в округлую твердь!
И корабль загудел клепкой кованой стали!..
На Звезде мы не знали,
что есть в мире смерть.
О, спасибо вам — мы это чудо узнали.
И, пока космолет содрогался в огне,
Собираясь обратно в небесные сферы,
Я оставила знаки на грязной стене
Молоком и овчиной пропахшей пещеры.
Чтобы поняли те, кто заглянет сюда,
И в безумии жить, и в преддверии смерти
Что Бессмертие есть
и пребудет всегда:
Синева,
киноварь
и кусок желтой меди.

Ветер серое небо качает.
Вьется вьюжное веретено.
И латунный фонарь освещает
Площадь. А в подворотнях — темно.
Пахнут постной селедкой афиши.
У Луны — азиатская стать.
Космы свесили белые крыши,
Как в товарном — солдатская мать…
Все толпятся у «Иллюзиона»,
Все желают теперь посмотреть,
Как во тьме, где рыданья и стоны,
После Взрыва мы будем гореть.
Разве может про это
искусство?!
«Все мы смертники, — думаю я.
Только пусть так же снег валит густо
За чугунным крестом бытия.
Пусть — над свежей отцовой могилой,
Что затеряна в гулких полях,
Снег встает живописною силой,
Обращая страданье во прах…
Пусть летит на румяные лица
Почернеть им не скоро дано,
В перекрестья, в проулки столицы,
Где за стеклами — елки, вино!
Эти жесткие зимние звезды,
Этот Космос, где холодно нам,
Чистым снегом, суровым и грозным,
Пусть нас бьет по щекам и губам!
Мы живые. Живые. Живые!
Губы кутай
в дырявый платок!
…А восстанут столбы огневые,
Опрокинется
звездный лоток
Всей гражданской слепой обороной,
Изучаемой присно и встарь,
Белым пламенем Иллюзиона,
Где глядели в экран,
как в алтарь,
Криком девочки в затхлом подвале,
Факелами горящих ступней
Встанет все, что мы Жизнью назвали,
Перед тем, как проститься нам с ней».

…Он огромный и тяжелый.
С дегтем, с чернью заодно.
И клеймом на плоти голой
Это Красное Пятно.
Сотни тысяч астрономов
Умирали, не узнав
В юпитерианских громах
Атомный его состав!
Господи… Какая сила
Через копоть, чад и дым
По Земле меня носила
По вокзалам огневым?
Чай пила и булку ела.
Выгибала над пургой
В шубе спрятанное тело
Коромысловой дугой!
А когда по мерзлым шпалам
Грохотал состав чумной,
Та звезда опять вставала
И блистала надо мной.
Человеческие жизни,
Крепких тел печальный прах!
Вы по зимней по отчизне
Нагоститесь в поездах.
Всяк из нас ладонью вытер
Рот,
отпив свое вино.
И уже горит Юпитер,
Дышит Красное Пятно.
И уже я плачу: это
Поднимается вдали
Та Великая Планета,
Что впитала кровь Земли.

…Подлетаем к седому Нептуну.
Вот он, новый, неведомый мир.
Облака — атмосферные руны!
Он синеет в ночи, как сапфир!..
По нему полосами — узоры,
Ветви, молнии, блики, круги
Будто песни незримого хора
В январе, когда ночью — ни зги…
Мы все дальше от Солнца уходим!
Вот оно — тусклой лампы язык
В придорожном кафе, в непогоде,
Где над кружкою плачет старик…
Ходят по небу звезды!
И хором,
И сиротским нам хором кричат:
Будь в парче ты царем или вором,
Все равно не вернешься назад!
Пусть Нептун по орбите проходит
Год земной
хоть за тысячу лет,
Ты — на Площади в зимнем народе,
И тебе утешения нет.

Гола была пустыня и суха.
И черный ветер с Севера катился.
И тучи поднимались, как меха.
И холод из небесной чаши лился.
Я мерз. Я в шкуру завернулся весь.
Обветренный свой лик я вскинул в небо.
Пока не умер я. Пока я здесь.
Под тяжестью одежд — лепешка хлеба.
А черный ветер шкуры туч метал…
Над сохлой коркой выжженной пустыни
Блеснул во тьме пылающий металл!
Такого я не видывал доныне.
Я испугался. Поднялись власы.
Спина покрылась вся зернистым потом.
Земля качалась, словно бы весы.
А я следил за варварским полетом!
Дрожал. Во тьме ветров узрел едва
На диске металлическом, кострами
В ночи горя, живые существа
Смеялись или плакали над нами!
Огромный человек глядел в меня.
А справа — лев лучами выгнул гриву.
А там сидел орел — язык огня.
А слева — бык, безумный и красивый.
Они глядели молча. Я узрел,
Что, как колеса, крылья их ходили.
И ветер в тех колесах засвистел!
И свет пошел от облученной пыли!
Ободья были высоки, страшны
И были полны глаз! Я помолился
Не помогло. Круглее живота Луны,
Горячий диск из туч ко мне катился!
Глаза мигали! Усмехался рот!
Гудел и рвался воздух раскаленный!
И я стоял и мыслил, ослепленный:
Что, если он сейчас меня возьмет?
И он спустился — глыбою огня.
Меня сиянье радугой схватило.
И голос был:
— Зри и услышь меня
Чтоб не на жизнь, а на века хватило.
Я буду гордо говорить с тобой.
Запоминай — слова, как та лепешка,
В какую ты вцепился под полой,
Какую съешь, губами все до крошки
С ладони подобрав… Но съешь сперва,
Что дам тебе.
Допрежь смертей и пыток
Рука простерлась, яростна, жива.
А в ней — сухой пергамент, мертвый свиток.
Исписан был с изнанки и с лица.
И прочитал я: «ПЛАЧ, И СТОН, И ГОРЕ».
Что, Мертвое опять увижу море?!
Я не избегну своего конца,
То знаю! Но зачем опять — о муке?
Избави мя от страха и стыда.
Я поцелуями украсить руки
Возлюбленной хочу! Ее уста
Устами заклеймить!.. Я помню, Боже,
Что смертен я, что смертна и она.
Зачем Ты начертал на бычьей коже
О скорби человечьей письмена?!
Гром загремел, В округлом медном шлеме
Пришелец тяжко на песок ступил.
«Ты зверь еще. Ты проклинаешь Время.
Ты счастье в лавке за обол купил.
Вы, люди, убиваете друг друга.
Земля сухая впитывает кровь!
От тулова единого мне руки
Протянуты — насилье и любовь.
Хрипишь, врага ломая, нож — под ребра.
И потным животом рабыню мнешь.
На злые звезды щуришься недобро.
На кремне точишь — снова — ржавый нож!..
Се человек! Я думал, вы другие.
Там, в небесах, когда сюда летел…
А вы лежите здесь в крови, нагие,