Товарищ Эхо - Севернее Вавилона

Между языками внутренней Монголии, Вавилона.
И в том, что глуп сам царь, как и его корона,
В повинной заблудившиеся голове.
Катящийся без тела по траве.

Мы больше искажения, чем смыслы
И так же резво скачут наши мысли,
Как пульс вселенной аритмии:
Куда идём, откуда, кто такие? —

И Джа смеётся над большой потехой
(И как ты взглянешь на неё без смеха?):
Наш разум – языков смешение,
И перевод неведом для мышления.

Так и живём: бежав к созвездьям безъязыким,
Царь мира потерял свою корону.
Москва все больше кажется мне Вавилоном,
а Кингстон – древней базиликой.

Но однажды ты начинаешь ненавидеть:
Людей вокруг, за то, что
Они именно такие, какие есть, а не
Другие, такие… непохожие на самих
Себя, живых, открытых, юных;
Взрослых из прошлого за
То, что они построили этот мир
Таким, какой он есть, не другим…
За то, что они навязали тебе правила
Дурной игры, построенной на лжи и насилии,
На контроле, вечном Контроле и
Подчинении… игры, которая никогда не была
Твоей, на которую ты – сам – никогда
Не давал согласия; самого себя, за то,
Что ты не сумел, как тебе кажется,
Устоять вне границ и шаблонов, за
То, что однажды поддался и допустил
Камень – первый, десятый, а после
Без счёта. За то, что идущие рядом
Готовят – обычно – свой личный фашизм
Не со зла, но во имя идеи великой Свободы. И
Тогда появляется тот, кто
Не бог, и не дьявол, но – внутренний бес, ангел
Всех бездн и разломов, всего твоего
Наносного дерьма. Он говорит:
Подчинись/возненавидь без остатка —
Плоть от плоти Контроля, только
В ненависти и насилии сила и право
Сильного – подавлять. Только в
Ненависти есть возможность
Диктовать свои правила миру, ломать
Территорию, создавая новые стены,
Но по собственной мерке.
Внутренний голос молчит о возможности
Великой любви – чёрного солнца всех нищих,
Великий любви, разрушающей стены и
Жизни во лжи и молчании. И Великой
Надежды, такприходящей – прежде чем
Придут за тобою
Соглядатаи и вертухаи
Министерства любви земной.

Рождаются пророки из греха:
Цепочка умысла невосполнима
И безвозвратна; я видел алчность,
Из мудрости рожденную, я видел
Похоть, в целомудрия одеждах.
Мы называли вещи чужими именами —
Перехитрить и успокоить самих себя:
Создать реальность лжи и сделать её
Правдой?
И правдой вымостить дорогу к новой лжи.
О верности Версавия расскажет,
О благородстве – каждый новый царь.
Все песни мира – о любви.
Юность наивна, подла зрелость…
Чей голос напевает песню,
Что делает тебя рабом?
И нет ли в общем хоре
Слова твоего?
Заветы изменяют смыслы, мысли
Ложатся в русла пропаганды:
Война как состояние ума,
И волю замещает подчинение.
Сам человек смешон, нелеп и страшен.

Но все же ведает любовь.

Я – звездный гриб, пылья птица.
Собиратели лунной радуги всматриваются в мои лица,
В каждую пару глаз, наблюдавших твои планеты.
Я знал, зачем появился на свет, но забыл об этом.
Богоматерь всех мертвых на границах барыжила хмурым.
И ходила по обе стороны тени с чёртом сутулым.
Я не разбирался в именах зверя ни в его личинах,
Но считал поголовье лжи и искал смыслы в её причинах.
Старый скорый исчезает за трещиной горизонта…
Оставаться здесь нет никакого резона.
Если мерить реальность по контурам, всё одно – выйдет зона,
С какой ты к ней ни сунешься меркой. Ризома.
Если искать исхода – то из Вавилона рынка, чинно…
Даже если он – в твоей голове, и нет никакой причины
Верить мифу вообще… с его духом, отцом, сыном.
Разрушай границы, чтобы не стать скотиной.

Эти растущие стены & шагающие машины &
Улицы, лишенные улыбок. И ты,
Чёрная Алиса, девочка-мадонна, баюкающая бога, кроху
В трогательном костюме белого кролика: когда над городом
Встаёт красное фаллическое солнце и огромные,
Важные взрослые проблемы накапливаются по ту сторону
Экрана/аквариума, не вмещающегося в божию норку &
Выпадают из: карманов прохожих, газетных заметок, страниц
Книг, которых никто никогда не читает, которые ты
Собираешь на заднем дворе старого дома – музея
Тишины. Равнодушие кутается в шерстяной шарф, пальто
И опаздывает на автобус, в нём дремлют
Сумасшествие и порядок. Город взрослых ничуть не похож
На город детей. Здесь так много невыполненных
Обещаний, недосказанных слов, неутопий умышленного чистогана.
Кроха бог не умеет проснуться
Из кошмара навязанной виртуальности. Но и ты, Алиса,
Не умеешь уснуть, ты видишь:
Отступающие берега Лапуты, пламенеющий Ирий, гору Сен-
Мишель, повергающего драконов,
Сторожащих детские сны. И парит над землёй
Сестра-Хаос, и смеётся над сумасшедшим тираном,
Возомнившим себя хозяином мира.
Она видит, как из его искусственной плоти и кости вырастает трава
И становится полем,
И даёт урожай.
И тогда он – впервые – становится пользой, становится благом.
Через сотню лет после собственной смерти.
Смотри,
Алиса,
Не закрывай глаза.

В тебе есть место для любви, как
На черно-белой фотографии, как
В городе ветра, когда бог говорит
С человеком на языках, когда
Язвы большого города поражают реки,
И проплешины алого мяса пожирают
Лес, когда мы слишком грубо входим
В тело земли, слишком жадно жрём
Ее плоть, и птицы над нами запоминают
Каждое наше имя, каждое слово, и
Тело, точно олово, плавится в солнечных
Пальцах. Всё, что ты слышишь – слова о
Любви.

Вещи
Остаются к телу человека,
Вещие,
К душе обнаженной,
Точно знакомые
Сызмальства игрушки
Навроде пупса старого,
Пса облезлого,
Погремушки,
Деревянной лошадки:
Отсюда, от окна чердачного,
я
Играл со звёздами в прятки,
Узнавал дело богово,
Почитал жизнь,
Верил, да, убого,
Но ведь верил, Джа,
В то, что мир есть душа.
И она —
Женщина, и она
Мне сестра:
Любовь, как царица Савская, как
Эрика Баду,
Как великая планетная
Игра…
И в бреду
Зрелости
Побеждали мелочи,
Разбегались трещины – тем