Георгий Сомов - Hиоткуда в Hикуда. Предсмертная Лирика. В редакции Павла Г. Сомова

Я изящных строк не терплю.
Ювелирной отделки тоже…
Я из нервов стихи леплю,
выдирая их с мясом сквозь кожу.

* * *

Может, есть только то, чего нету.
А что есть – того вовсе и нет.
И вся жизнь – лишь вокзал без билета.
Оттого, что ты сам – тот билет.

* * *

И не верю я, что будто память,
рачьими клешнями пятясь вспять,
жившее когда-то между нами
может по желанью оживлять.

* * *

Потому и нет в душе покоя,
Мысль торчит в сознании иглой:
Уходя, уводишь за собою
Тех, кто был с тобой и стал тобой.
* * *

Мы вновь с тобой иль это только снится…
Я снюсь тебе? Иль ты мне, может быть?
И мы живем, боясь пошевелиться.
Чтоб одного из нас – не разбудить…

Нет ни смысла никакого, ни загадок.
Ведь никто ж тебя об этом не просил:
Кто-то выстрелил тобою из рогатки,
Отвернулся по хозяйству и забыл.

Я проснусь однажды молодым.
Быстрым, свежим, с эластичной кожей.
И таким, как был, и не таким
Стану тем, кем был, и не был тоже.

И падет меж временами меч,
Отсекая и сближая годы.
Чтобы то, что не умел беречь,
Безвозвратно никому не отдал.

Чтоб назад вернулось все опять,
Что могло бы стать, да вот не стало.
Чтоб возможность повернулась вспять,
А не кошкой мимо пробежала.

А поезда уходят и уходят…
Как Евтушенко говорил:
«Cо мною вот что происходит» —
я не туда билет купил.

Всю жизнь мотался возле кассы.
И рельсы длились бирюзой.
Но в горизонт тянулась насыпь…
А я хотел – за горизонт.

Но ах и ах…
Какая жалость.
Какая жа… Ну да, ну да!
Мне отвечали на вокзалах:
«Туда не ходят поезда».

И самолеты не летают.
И сухогрузы не плывут.
Мол, слишком высока летальность,
Плюс неосвоенный маршрут.

Но я не верил.
Им неважно.
Такая служба у ребят.
И я совал в пиджак бумажник
И уходил от них в себя.

Я находил в себе пространства,
Где нет проторенных дорог,
Где бесполезен всякий транспорт,
Включая даже пару ног.
Там небо, не сходясь с землею,
Не ограничивало взгляд.
Там сходятся гора с горою
И меж собою говорят.

О том, о сем.
Об этом тоже.
Не зная линий и углов,
Азы евклидовы ничтожат,
Чтоб обменяться парой слов.

И в высях вечных горних пиков,
Если б добраться привелось,
Мечтал в их речи я проникнуть,
Чтоб вечный разрешить вопрос.

Кто нам отмерил расстояния?
Зачем?
И главное,
за что?

Я еду ниоткуда в никуда.
Так частность во всеобщность превращается.
Но кто осмелится предугадать
Ту неслучайность, что случается.

Ложась в постель,
хотим проснуться.
Проснувшись же,
Хотим заснуть.

Не знаю: выгадал ли, прогадал…
И вы не знаете,
синьоры и товарищи.
Какой бы ни был счет у вас и чин.

И сколько б вы
ни отмечали праздничков,
Неведение конца из вас торчит
Единственным,
к кому не вхожи вы начальником.

Ко всякому приходит час, когда
Он тупо или в панике признается,
Что едет ниоткуда в никуда.
Что там, где он, никто в нем не нуждается.
И не нуждался, следует признать.

Неважно: мало в тебе было или многое…
Позволено лишь было постоять
У косяка дверного.
У порога.

Ошибка же, что будто впущен в дом.
Она банальность,
Как банален сам ты.

Родиться просто.
Фокуса здесь нет.
И жизнь прожить – невелика задача.
Пригоршня мелочи – пригоршня лет…
Какая разница, что тратить?

Талант?
А что талант?
Такая же разменная щебенкамонета.
Вот был Рембрандт.
И нет Рембрандта.
Игрушечность наивностей ребенка…

Хоть сто раз начинай все сызнова,
Но кольцом замкнулись концы.
Смерть рождается в паре с жизнью,
Как сиамские близнецы.

Не ищи тщетно тайной мудрости,
Где всесущая простота:
На экваторе так, и в тундре так…
И во всех галактиках так.

Нет ни Бога в том.
Нет ни дьявола.
Одно целое – тьма и свет…
И вообще, это вовсе не главное.
Потому что главного нет.