Георгий Сомов - Hиоткуда в Hикуда. Предсмертная Лирика. В редакции Павла Г. Сомова

Нет и смысла ни в чем.
Нет и умысла.
И давно бы пора учесть,
Что никто ничего не выдумывал.
Все как было всегда, так и есть.

Хоть сто раз начинай всё сызнова,
Но кольцом замкнулись концы.
Смерть рождается в паре с жизнью,
Как сиамские близнецы.

Где находки, там и потерянное…
Бытие и небытие —
В двоеликости вечной материи,
Как в двуличной правде ее.

В бессонниц зуде комарином
подстерегаю я рассвет,
сгорая вместе с никотином
канцерогенных сигарет.

Ночь полирует окна лаком,
как отколовшийся базальт…
Я знаю: смерть – лишь взгляд из мрака,
безглазый взгляд – ее глаза.

Как ни стыди их – не отпрянут,
Как ни моли – не отойдут;
Как две зияющие раны,
Они тебя с собой сольют.

Смерть никого сама не ищет.

Вот такая, браток, незадача…
То ли с нами, то ли с кем-то еще.
По ту сторону, слышь, кто-то плачет?
А по эту – нигде не течет.

Сухо тут.
Сам, небось, это видишь.
Где и капнет, так только дождь.
Кто-то задницу чью-то лижет.
Кто в лежачего тычет нож.

Каждый занял сподручную нишу
И плетет в ней паучью сеть:
Ничего не видеть, не слышать,
Чтобы все, что надо, иметь.

Ну а мы с тобой, видно, придурки:
Не вписавшись в отлаженный ритм,
Озабоченные и затурканные,
Не о том, о чем все, говорим.

Мне спросить иной раз охота
подасфальтную мерзлоту:
По ту сторону ждет ли кто-то?
Ведь по эту – мы движемся в ту.

И казалось бы…
Да, казалось бы, что вопрос наболел для всех.
Только вот ведь какая жалость,
Что все это только казалось,
А на деле-то…
Слышишь смех?

Все идет и идет по сей день еще,
в зыбких тенях растаявших лет,
в снах моих – та самая женщина.
И в руках ее вышитый плед.

На нем вышито льном ее волоса,
как разгаданный ею миф,
мое прошлое, моя молодость.
Сумасбродства и буйства мои.

Будто знала она заранее,
что протянутся сквозь года
ожидание мое и отчаяние
от того, что не сбылось тогда.

Но тогда лишь стрела предчувствия
Меня била, как птицу, влет.
Ее не было.
Были лишь чувства к ней.
И надежда – она придет.

Я глядел то на Землю, то в небо глядел.
Я искал. И с ума сходил.
Ее не было. Просто не было.
Еще не было. А я – был.

Мне никто не давал обещания.
И кого обвинишь во лжи,
если время и расстояния
укрывали в себе ее жизнь?
Где та точка исхода из космоса,
куда мог бы отправиться в путь,
чтоб успеть коснуться волос ее,
чтоб успеть в глаза заглянуть?

Не во снах – опоздавших, теперешних.
А в огне отпылавших лет
взять из рук ее то доверие,
что легло сейчас вышивкой в плед.

Мне, наверно, подарит она его…
Может, с этим и в снах идет.
Не любовью, так верным товарищем
мою молодость мне вернет.

Девочка, игравшая в лапту…
Больше в эти игры не играет.
Жаль, ее не видел в пору ту.
Жаль, стоял тогда где-то за краем.

Впрочем, края у нее как будто нет.
Вопреки эвклидовым резонам,
девочка прорвала дымку лет
в окаянную какую-то бездонность.

Нет там ни окошек, ни дверей.
Нет туда ни доступа, ни входа.
Вещь в себе – для кантовских идей,
Черная дыра – для астрономов.

Отчего ж так тянет в эту даль,
Где – ни расстояний и ни времени?
И сквозная острая печаль —
блики собственного самосотворения?

Звезды осыпаются шурша,
в космосе свирепствует цунами.
И летит рожденная душа —
мотыльком сгореть в чужое пламя.

Может, затеплеется в окне.
Может, скрипнут, растворяясь, двери.
И в земной капканной западне
Расцветет к тебе ее доверие.

Улетело детство. И… лапта.
А разгадка женской ее тайны —
нежности святая простота,
познанная не умом – случайностью.

Той, которая и есть судьба,
кем-то где-то для тебя намеченная.
Женщина – земная ворожба.
Маленькая, с худенькими плечиками.

Пусть безбрежность всех ее пространств
стянется в единственную точку.
Может быть, хотя и странно это,
Этого она и хочет.

Не жалей, дорогая, сна.
Наяву ведь сны тоже снятся.
Между нами пока – стена.
Без тебя на нее не взобраться.

Перекинута только сеть.
Электронная сеть между нами.
Почему бы тебе не присесть,
Не послать мне по ней цунами?

Чтоб еще раз свалило с ног,
захлестнуло дерзостью мысли.
Чтобы вновь улететь я смог
в необъятные эти выси.

Может, встречу я Бога там,
прошмыгнув мимо топок ада.
Не пошлет же ко всем чертям!
На хрена ему это надо?

Может, спросит: «Зачем пришел?»
Я отвечу Ему: «За делом».
Ты ж за то, чтоб всем хорошо.
А меня вот любовь уделала.

«Ко мне, что ли?» – спросит Бог.
Я в ответ: «Не серчай». Прости, мол.
«Я к тебе за другим прибег —
в сваты звать,
Всемогущий, родимый ты мой».
– Ошалел, – отзовется, – совсем?
Сатану, что ли, в юбке встретил?
Хочешь, к корешу отведу?
Там – гарем. Приютят, пригреют, приветят.

– Не хочу, – кинусь в ноги я, —
Православный же.
Мать крестила. Не в раю. На Земле… ну, моя-то…
Господи, до чего ж красивая!

– Точно? – спросит меня. – Не врешь?
Поглядеть и мне разве, что ли?
– Ну какая тут, Господи, ложь!
Одевайся да полетели!

А когда прилетим, не забудь:
Бог невидим. Но рядом со мною.
Он в груди моей. А моя грудь —
давно настежь перед тобою.

А у Бога ведь куча дел.
Во всех Библиях это сказано.
И уж если Он прилетел,
то уж точно – не за отказом.

Не жалей, дорогая, сна.
Наяву тоже сны случаются.
Ну, не спорю, стена есть стена.
Но она, Бог в помощь, сломается.

Ну скажи же. Скажи мне.
Что думаешь о себе, обо мне
– о нас?
В эту ночь, в эту тьму полоумную,
в растреклятое в это – сейчас!

Крикни! И пускай оно остановится.
Пусть прорывом в вечность войдет.
Все, что есть в нем,
все, что в нем кроется,
пусть взорвется на миг. И замрет.
И тогда не станет самой вечности.
А останется только сам взрыв.
Взрыв обычной души человеческой,
все и вся в себе поглотив.

И пускай не простится мне дерзость моя.
Пусть облают все псы эту мысль…
Лучше пьяная ясность трезвости,
чем изолганный здравый смысл.