Арон Липовецкий - Разноголосица. Неровные стихи

Обменяю товар на варенье,
Трели, косточку, гулкий глоток.
Налитые дорогой колени
Отогреет узорный платок.

И пока этой ночью торгую,
Как футляром, где прячут Талмуд,
Комариные самки, тоскуя,
Иудейскую кровь соберут.

Подстригаю ногти,
мне же идти в дом Его,
мне же наверху, у ворот
петь с левитами на ступенях,
мне же обонять воскурения
и гарь над жертвенником.
Ногти будут ровные и чистые,
голос мой легок и звонок,
талит безупречен.
И, когда буду готов я, сон прервется.
Знаю, предчувствие Храма
пребудет со мной весь день.
Так почему же горек мой сон?

На изнанке реальности, Иуда, твой сон я видел.
И снился мне Храм. Из окна иерусалимского дома
видел его наверху, куда ведет моя улица.
На богослужении не встретимся мы, но будем рядом
слышать голоса левитов и плеск талитов на ветру.
Так движемся мы по листу Мебиуса, с разных сторон
одного и того же сна, с одной и той же молитвой.
К утру вернется ветер, я проснусь двойственным утром.
Да пребудут ангелы над изголовьем моих детей ,
они так смело спят, с такой отвагой дышат
под пологом благословения,
которое было даровано в Храме тебе и мне.

Встречи, беседы ли наши прилипли к тебе, не знаю,
роднящая ясность шестого круга, когда я догоняю,
голодными суками поплелись за тобой в изгнанье.
А меня в ночи щенячьей смерть с руки накормит
снами. Или считать их, мол, вернёшься и будешь прежним?
Веришь ли, я лампу залил слезами, то-то темно так.
Это же ты сиял здесь, пылал закатным огнем кромешным.
Лежат тяжелой тьмою нагие камни, где был светильник,
так верни же пламя свое на Запад, здесь заалеет.
Плавил в тигле свинцовую мерзость, и вот застыла колом,
не шевельнуться. Память твоя скована, еле тлеет
в речи, опечатан язык мой косным глухим глаголом.

Жидрик, жидрик, не робей!
Прыгай, шустрик воробей,
Ты же голубых кровей!
Наш братишка – соловей.
И когда под утро льется
Божий глас среди ветвей,
Не стесняйся, отзовется
Твой чирик в крови моей.

Ночь-то мы переживем,
ночью есть куда приткнутся,
в ней не страшно и проснуться
одинокими вдвоем.
Но на солнце среди дня —
щебет робок, тени кротки,
ни оглядки, ни мороки,
голоса не прикоснутся,
линии не оплетут —
на неспрятанном виду
потеряешь ты меня.
Все, что пережить в ночи
было можно, было можно,
растерзает на свету
в нежном ласковом аду.
Растворюсь горячей линзой,
тенью воздуха раскинусь —
мне не вынести блаженства,
потеряешь ты меня,
потеряешь ты меня.

– Слышишь! Форум бурлит! Демос полон отваги!
Ритор народ гоношит, требует суд распустить.
Что ты пылишь с антресолей иссохшей бумагой?

Что же бочком ты крадешься, толпу презирая?
Что ты приводишь свидетелей скучных с окраин?
А еще говорят о тебе, будто правда – прямая.

Всем надоела ты, тетка, репей неотвязный.
Мелких деталей песок, хронологии цепкость,
и перекрестные ссылки – все от тебя неуместно.

Что же стихают восторги, толпа поредела?
Что вдруг тебя полюбили? Смирились? Боятся?

– Видно за дело, родимый, видно за дело.

Эволюция выработала разные типы поведения самцов.
Один вступает в столкновение с внешним врагом,
другой обеспечивает нужную мутацию.
Для выживания популяции важны оба типа,
она не оставляет свободы выбора.

Академик слушает автоответчик:
– Это сестра Бори, вы учились с ним на физмате.
Помните, после первого курса вы вместе решали
продолжать ли учебу? Летом сорок первого?