Ирина Арсентьевна Коробейникова - Любви не названа цена…

Какими модными палитрами
ни полируешь лоск портрета,
за многоцветными полотнами
жизнь остаётся без ответа…
Как часто хвалятся задуманным,
расписывая красоту,
а сами падают за демоном
«в сияющую пустоту»…

Терпение! Почувствуй разницу
меж логикой и вдохновеньем!
Душа, как инок, входит в ризницу,
послушно следуя за тенью
былого, и глядится в зеркало,
ища дороги и мосты,
сокрытые от ока зоркого,
но верные крылу мечты!

И ты, любовь – что мост над водами,
летящими во мрак теснины!
Ты, неисчисленная ведами,
не знающая середины!
Десятилетия, что прожиты,
обращены тобою в день,
и, вижу, на родные пажити
вечерняя ложится тень…

И кружится летучим семечком
прощальная частица лета,
рождённая дыханьем солнечным
любовная росинка света
и синева покоя вышнего
уходит в тучи до поры,
пока томленье ветра вешнего
не смоет снежные ковры…

По медвежьей тропе ты ушла
в талый сумрак ольховой чащобы,
а в росе, ледяной до озноба,
остывала ночная зола
и просветом пронзительно-синим
открывался воздушный простор,
мир незыблемых красок и линий,
снежных гор чёрно-белый узор.

Как вода, утекала беда
из ладоней, немевших от боли,
а вдали задыхались в неволе,
и в разлуке с тобой города,
где, не помня ни роз, ни сирени,
тёмно-пыльный асфальт площадей
провожал полусонные тени
обречённо спешащих людей.

Но текли первородным вином
время ветра, пространство заката,
и река, повечерьем заклята,
догорала в котле ледяном,
отдавая осеннюю негу,
принимая любви наготу,
улыбаясь холодному небу
и распадкам в лилейном цвету.

А тропа уводила назад,
в окаймлённую чащей долину,
и выбеливал мокрую глину
провожавший тебя снегопад…
Осыпались разлуки страницы,
золотые листы в седине,
и во сне задрожали ресницы —
это вспомнила ты обо мне.

На губах синайский мёд,
корка хлеба на ладони,
а под сердцем тает лёд,
да храпят хмельные кони!
Под висками бой копыт,
и набат в грудинной клети,
и душа уже не спит
на рассвете в Назарете.

В полведра глоток судьбы
до звезды на дне колодца,
до петли и до сумы —
на колени, и клянётся
белым платом бересты,
звёздным ковшиком зенита,
да крамолой красоты
громозвучного гранита,

со струны срывая страсть
прямодушием пророка…
Только б сердцу не упасть
с высоты любви и рока!
Окна настежь, дверь с петель,
ослепительные муки,
и позёмкою – постель,
и кольцом – родные руки!

И туманятся глаза,
словно слёзы оросили
вековые образа,
воплощение России…
Это плач сосновых плах,
откровение – в отраде!
Это миро на губах
на закате в Цареграде.

Спать уходит день уставший,
Укрываясь синим пледом.
И становится вчерашним
Разговор наш за обедом.
Пробежит ещё неделя,
Превратится он в давнишний,
И слова, что так летели,
Станут в настоящем – лишнем.
Так зачем ругаться, милый,
Если время всё стирает?
За окошком чёрным углем
Ночь тихонько догорает.

Какие могут ждать искусы
В ночи, когда,
Из фонарей рассыпав бусы,
Спят города,

Когда состав во мрак стеклянный
Летит стрелой,
Когда храпит попутчик пьяный
Над головой…

Но, словно крылья обретаю —
Какая блажь! —
Рукой взволнованно хватаю
Свой карандаш…

Опять диктант колёс вагонных
Пишу в купе.
Опять сквозь грусть ночей бессонных
Спешу к тебе.

Когда пылает женщина в огне
великой страсти, разум отступает.
Она безумства совершать желает,
не думая о Долге и Вине.
Мужчины цель, не потушив пожар
её любви, дать не сгореть обоим.
Лишь нежным облаком заботы и покоя
чуть охладить ЕЁ души мятежной жар.

Любовь, не любит пышных фраз,
не терпит бурных излияний.
Милей ей тихие шептания
украдкой, в полуночный час.

Не нужно буйство ей цветов,
довольно скромного букета…

Ей песнь важна, не та, что спета,
а что исполнена без слов.

От фраз пустых не разгорится сердце.
И пульса ритм не участиться. А душа
застынет. Все старания умельца
красиво льстить, не стоят и гроша
пред пылким взглядом, страстью опаленным,
пред яркостью внезапной бледных щек.

Ведь только истинно и искренне влюбленным
уста молчаньем сковывает Бог.

Цветами нежными сирени
мелькнула юности пора.
И о любви, нам птицы пели
безлунной ночью, до утра.
Нас зрелость встретила чудесным
дыханьем розовых кустов,
манящим чувством неизвестным
и разговорами без слов.
Пора сирени в даль умчалась
и дивных роз коснулся тлен.
Но, в утешение остались
нам ветки белых хризантем.

Шальную юность не успел остановить,
За ней и молодость промчалась вмиг стрелой,
И вот уж зрелость безысходностью грозит,
Виски упрямо покрывая сединой.
Но благодарен всё же я своей судьбе —
Господь всё сделал, чтобы не был я один:
В лице жены моей любовь послал он мне,
А вместе с ней пришёл и первенец – мой сын.
Взметнулась жизнь моя кипучею волной.
И детским смехом каждый миг наполнен был.
Открылся мир отцовских чувств передо мной,
И Бог на счастье вскоре дочь мне подарил.
Взрослеют дети – годы не остановить —
В мечтах о счастье, о любви и красоте.
На ось планеты намоталось время-нить,
Земля кружится во вселенском колесе…
Увы, не вечны мы под древнею луной,
И я когда-нибудь увижу в небо путь.
Но верю я, Господь услышит голос мой
И даст мне время на внучат моих взглянуть…