Ирина Арсентьевна Коробейникова - Любви не названа цена…

Отпускает вечер синий
Лучик золотой:
«Поброди под небом зимним,
А потом – домой».
Туча низко повисает,
Завершая день.
Птичья стая пролетает
Прямо перед ней.
Веток вербы луч коснулся,
Робко тронул их,
Как девчонке улыбнулся.
Вот смешной жених!
И окутал лучик вербу
Золотым дымком.
«Я – весенний лучик первый», —
Ей шепнул тайком.

Душу царапая в кровь,
Трудно иду я к вершине.
Что мною движет? Любовь
К жизни, ребёнку, мужчине.
Что заставляет идти,
Что согревает в дороге?
Трудное бремя пути,
Свет у родного порога.
Я благодарна судьбе,
Богу за эту вершину.
Ну и, конечно, тебе,
Лучшему в мире мужчине.

Ты милый и родной, ты мой хороший.
Ещё ты не родился мой малыш.
У мамы самой лёгкой, светлой ношей
Ты, словно притаившись, тихо спишь.

И будет крик и первое дыханье,
Словно рожденье нежного цветка.
И первая улыбка в мирозданье,
Как ангела улыбка, коротка.

И будет в ней небесное виденье,
Рожденье веры, нежности, любви…
Малыш! Ты ещё спишь, но с умиленьем
В тебя уже глядят глаза мои.

Среди долин, омытых южным солнцем,
Окутанных благоуханьем роз,
Стоял Бахчисарай меж гор на донце,
Дворец, где пролилось немало слёз.

В нём только хан Гирей не знал печали.
К нему в гарем из самых дальних стран
Везли невольниц. Тихо увядали
Они, страдая от душевных ран.
Никто не мог заставить сердце хана
Речами, ласками, покорностью своей
Любить. Во всём он видел тень обмана.
Был горд и непреклонен Крым-Гирей.

Но что случилось с ним, когда в долины
Скатились годы, и строптивый конь
Уж не срывал узду. И взор орлиный
Погас, а в сердце запылал огонь.

Но не было ответа. Обжигало
Нечаянное счастье и оно
Иссякло, словно сладкое вино.
А сердце всё настойчивей страдало.

Как розы источают ароматы!
Как в облаке лаванды тает ночь!
Наложница бежит от хана прочь…
Её уж нет давно, но боль утраты

Блуждает по дворцу Бахчисарая,
Спускаясь по ступенькам в тихий сад,
Где блещут розы, зреет виноград.
Где зелень никогда не увядает.

И снова возвращается туда,
Где каменное сердце Крым-Гирея
Роняет слёзы, страстью пламенея,
К фонтану, где всегда журчит вода.

Где мрамор чистой белизной сиял,
Когда Омер из славного Ирана,
Познавший боль стареющего хана,
Фонтан бессмертной скорби изваял.

О, горе! То, как хмель растёт оно,
То затихает, но сочатся слёзы,
Рождая упоительные грёзы,
Которым сбыться уж не суждено.

От чаши к чаше тянется печаль.
Любовь смывает боль слезами боли.
Нельзя заставить полюбить в неволе,
И гаснет жизнь, когда её не жаль.

Там, у фонтана, Пушкин, ощутив,
Печаль любви Гирея к полонянке
Диноре, милой девочке-смуглянке,
Две розы в чашу сердца опустил.

Две розы… Плачьте ветры по степям.
Две розы… Дань любви от иноверца.
Закрыто в мир тоскующее сердце,
И дышит грудь, прикована к цепям.

Поэт поэму написал, воспев
Любовь, что каменное сердце растопила,
Водой живительной природу напоила,
И победила зло, его презрев.

Уж нет поэта, но журчит вода,
И розы в чаше сердца пламенеют,
Печаль не исчезает, не стареет,
В фонтане слёз оставшись навсегда.

Мы ехали в трамвае, целуясь и смеясь,
Всем телом ощущая таинственную связь.
Покорною менадой ты жаждала любви.
И пахло шоколадом от сладких губ твоих.
Сквозь небо голубое мы видели луну,
Прижатые толпою к холодному окну.
Небесное светило лизало мой висок.
И сердце колотилось, как рыба о песок.