Денис Мирошниченко - Любовь и метафизика

Мы лежали в постели, обнявшись, счастливые и усталые. Приятно было чувствовать себя усталым и счастливым, и чистым, как после душа. Мы молчали, но все еще слышал ее страстный шепот, чудесный аромат ее тела, видел ее обнаженный силуэт на фоне окна, когда она встала, чтобы одеть пижаму. Я был безумно счастлив. И я снова стал вспоминать.

Вскоре после того, как Вера попросила меня больше не приходить к ней, один человек, которого я тогда считал другом, сказал, что мне нужно было переспать с ней, когда была возможность. А через несколько дней он сам переспал с Верой на какой-то вечеринке. Я ничего не сказал этому человеку, потому что я считал его своим другом. Я внезапно вспомнил своего знакомого, назвавшего Веру распутницей, вспомнил, как чуть не ударил его. Зря я тогда сдержался.

Когда я вернулся из прошлого в спальню Веры, она уже спала. Я нашел под одеялом ее ладонь и накрыл ее своей. Сквозь сон Вера тихонько сжала мою руку. Я уснул счастливый. Мне снились сны. Я опять был там, а точнее тогда. Мы снова познакомились с Верой, и я влюбился. И я пил, пытаясь не слушать, что говорят о ней люди, которых я считал друзьями. Я снова каждый день приходил к ее двери с цветами и отдавал их ее сестре. А потом мы стояли у ее подъезда, по ее щеке катилась слезинка, луна освещала ее лицо, и я думал, что так бывает только в фильмах. И я снова почувствовал разочарование и пустоту, узнав о том, что она спала с моим другом. Я ощущал почти физическую боль, и мне было горько и обидно. И я перестал приходить к ней и больше не звонил. А когда наступила настоящая осень, с холодным дождем, ветром и слякотью, мы встретились снова.

Я проснулся рано утром. Вера спала, отвернувшись от меня. Ее голова лежала на моей вытянутой руке. Лежать так было неудобно, и я стал потихоньку вытаскивать свою руку из-под головы Веры. Она зашевелилась, и я, боясь разбудить ее, замер. Вера не проснулась. Я вытащил руку и встал с кровати. За окном было великолепное утро. Очень давно я не чувствовал себя утром настолько счастливым. Потом я посмотрел на Веру. Она спал, повернувшись на бок, и лучи только что взошедшего солнца падали на ее лицо, и казалось, что оно светится изнутри. Мне очень захотелось поцеловать ее, но я боялся, что это ее разбудит. К тому же, сказал я себе, все эти нежности ни к чему. Это была замечательная ночь, и я испорчу все своим желанием иметь больше. Но мне все равно очень хотелось поцеловать Веру, и я решил, что поцелую ее, как только она проснется. Я сел на краешек кровати, но потом вспомнил, что Вера любит поспать подольше. На полках книжного шкафа стояло много книг, но мне совсем не хотелось читать. Я чувствовал себя невероятно счастливым, хотелось петь, танцевать, делать что-нибудь хорошее. Поэтому я забрал из гостиной бокалы и пустую бутылку и отнес их на кухню. Бутылку я поставил на пол рядом с дверью на балкон, а бокалы помыл и насухо вытер. Захотелось курить, и я стал искать сигареты. В кухне их не было, в гостиной лежала пустая пачка. Я хорошо знал Веру и знал, что где-то должна быть неначатая пачка. Но я не стал ее искать. Мне не хотелось шарить по чужим ящикам, чтобы перебить вкус радости вкусом сигарет. Потом мне захотелось чаю, но в чайнике было пусто. Я не хотел шуметь и сел на стул у окна. Был выходной день, и вместо спешащих на работу людей на улицах царила пустота. Весь мир вокруг был каким-то очень чистым и тихим. И золотым, как волосы Веры вчера вечером при свете свечи. А может быть, мне просто так показалось. Резко зазвонил телефон. Мне захотелось разбить его, чтобы он не мешал спать Вере. Но вместо этого я вошел в спальню и осторожно коснулся плеча девушки. Она резким движением поднялась с кровати и, морщась, подошла к телефону. Бросив в трубку пару коротких фраз, Вера вернулась в спальню и легла, повернувшись ко мне спиной. Я ждал, что она что-нибудь мне скажет, но она молчала. Я тоже отвернулся и стал смотреть в окно. Через какое-то время я услышал, что Вера встает. Я продолжал стоять, не оборачиваясь. Вера молча оделась и вышла из комнаты. Потом мы сидели на кухне и пили чай, и Вера сказала, что у нее болит голова. Я понял, что мне лучше уйти.

По дороге домой я не мог ни о чем думать. Мне было слишком хорошо для этого. Я говорил себе, что получил то, чего давно хотел, и что теперь у меня этого уже никто не отнимет. И мне не надо большего. Но она сказала мне, перед тем как я ушел, что позвонит, когда ей станет лучше. Я удивился. Это было уже нечто новое. Тогда я мог только мечтать о том, чтобы она мне позвонила. Дома я не знал, чем себя занять. Я не мог спать, несмотря на то, что почти не спал этой ночью. Я не мог читать, не мог смотреть телевизор, мне не хотелось писать. Чувства переполняли меня. Стоило мне присесть, глаза закрывались сами собой, но сон не приходил – я видел ее. Ее лицо, волосы, разметавшиеся по подушке, закушенная от страсти губа – все это стояло у меня перед глазами. А еще я слышал ее тихие стоны и страстный шепот, и чувствовал ее жаркое дыхание и неповторимый аромат ее тела, тепло ее рук и биение сердца. Когда становилось невозможно переносить эти видения, я вставал и ходил по квартире до тех пор, пока мне это не надоедало, и я не садился снова. Ближе к вечеру мне очень захотелось услышать ее голос. Я ждал ее звонка, но она все не звонила. С каждой минутой ожидание становилось все более невыносимым. Мне жутко хотелось курить. Со скоростью спринтера я сбегал в магазин за сигаретами, боясь пропустить звонок. Вечером я с удивлением обнаружил, что от прекрасного утреннего настроения не осталось и следа. Я стал раздражительным и нервным, и уже почти не отходил от телефона. В пепельнице не осталось места для новых окурков, но я не мог заставить себя встать и почистить ее. Когда у меня уже почти пропала надежда услышать Веру, нервы стали понемногу успокаиваться. Я достал из бара бутылку виски, подаренную мне кем-то из знакомых, взял стакан и сел в кресло, лицом к окну, чтобы видеть ночное уже небо. Луны видно не было, звезды с трудом проглядывали сквозь легкие облачка, зарево городских огней светило звездам в лицо. Мне стало грустно. Она не позвонит. И большой глоток обжигающего виски. За твои чудесные карие глаза, Вера! И еще глоток. За твои золотые волосы, Вера, дорогая! И еще пара маленьких глотков. За тебя, моя Вера. Нет, не моя. Но у нее никого нет. Ну и что? Она моя. С чего бы это? Я ее люблю. Неправда. Нет, люблю больше всего на свете. Не любишь, это только страсть. Я люблю ее. Ты забыл ее. Я думал, что забыл. Она не захочет быть с тобой. Неужели для нее эта ночь ничего не значила? Не тешь себя нелепыми иллюзиями, конечно нет. Господи, как же я пьян.

Наутро жутко болела голова. Оказалось, что я выпил больше половины бутылки виски, вдобавок я целый день ничего не ел и измотал себя переживаниями. Но алкоголь сделал свое дело – я смог выспаться ночью, не терзаясь воспоминаниями. И я был даже рад, что голова болела так сильно – это хоть немного отвлекало от мыслей о Вере. После завтрака я сел писать, но не смог выдавить из себя ничего, кроме пары строф дешевой тоски и жалости к самому себе. На душе было отвратительно. Телефон зазвонил во второй половине дня. С замиранием сердца я снял трубку. Это была Вера. Ощущение счастья вчерашнего утра вернулось ко мне. Но ее голос был каким-то странно бесцветным и чуть-чуть грустным. Она говорила со мной, как обычно говоришь с человеком, с которым какое-то время общался достаточно близко, но потом вдруг у вас не осталось общих тем для разговора, и вы перестали интересовать друг друга. Вера сказала, что вчера она целый день отвратительно себя чувствовала, пыталась заснуть, но не могла. Поэтому и не звонила. А в конце разговора сказала, что как-нибудь еще позвонит. И положила трубку. По опыту общения с Верой я сделал вывод, что она поблагодарила меня за хорошо проведенную ночь, но ничего серьезного ей не нужно. Как-нибудь. Какая многообещающая фраза. Это значило, что Вера и сама не знает, позвонит ли она мне еще когда-нибудь. Откинувшись на спинку дивана, я почувствовал полное опустошение. Только что, минуту назад, жизнь имела смысл. Даже тогда, когда я ждал ее звонка, когда я пил виски и терзался сомнениями. Даже тогда жизнь имела смысл. Теперь мне было нечего ждать. И ничего не ждало меня в обозримом будущем. На меня опять нахлынули воспоминания.