Денис Мирошниченко - Любовь и метафизика

Я собирался позвонить Вере вечером, но днем меня охватило нетерпение – я подумал, вдруг она захочет пойти прогуляться. Она подняла трубку не сразу. Голос был сонный – видимо она проснулась только недавно. – Не хочешь сходить куда-нибудь вечером? – мой собственный голос показался мне каким-то далеким и странным. – Нет, я занята сегодня. – А завтра? – Не знаю. Наверное, тоже. Она просто не хотела меня видеть. – Когда мне позвонить? – я хотел спросить, звонить ли мне вообще когда-нибудь еще, но не смог. – Звони когда хочешь, – ее голос опять был бесцветным. Мы попрощались, и я повесил трубку. Иногда женщины просто ставили меня в тупик. Я не знал, что и думать. Если бы она сказала мне не звонить ей больше, я бы понял ее. Конечно, мне было бы тяжело, но я смог бы понять. Ей явно не хотелось со мной встречаться, но все же она сказала, чтобы я звонил, когда захочу. Вера знает меня достаточно, и если она так сказала, значит, она этого хотела. Не может быть, чтобы она думала, что я ей не позвоню. Я не мог собраться с мыслями. Дни, проведенные с Верой, были слишком хороши. Это не могло продолжаться долго. Следующие несколько дней я провел в разных компаниях. Каждый вечер я напивался, отвлекаясь от мыслей о Вере. Сначала это помогало. А потом появились муки воспоминаний. Стоило мне покинуть вечеринку, как яркие картины, вызванные памятью, набрасывались на меня, словно стая голодных прожорливых гиен. И я не мог им сопротивляться. Но теперь я вспоминал не то, что было три года назад – я вспоминал последние дни. И две ночи, проведенные с Верой. Через три-четыре дня меня стало тошнить от шумных гулянок, и вечерами я оставался дома. Начались дожди, стало грустно и мрачно. Слова приходили сами собой, мне оставалось только успевать их записывать. Стихи получались мрачные, наполненные тоской, осенним дождем и безысходностью. Со времени последнего разговора с Верой прошла неделя, и я решил сходить к ней. Все-таки не было даже намека на разрыв отношений. После той, первой ночи, она тоже говорила со мной по телефону, как с чужим. Я утешал себя. В глубине души я знал, что никаких отношений никогда и не было. И разрывать тоже было нечего. Но я все-таки поехал к ней. Вера открыла дверь и улыбнулась, увидев меня. У нее были гости. В гостиной играла музыка, кто-то громко разговаривал. Вера вышла ко мне и прикрыла дверь, опершись на нее спиной. – Я не вовремя? – Да нет, ничего страшного, – она устало улыбалась – А я хотел пригласить тебя куда-нибудь. – Я занята. – Понятно. – Нужно было сначала позвонить. – Извини. Я стоял и смотрел на нее. Она была без макияжа, но так ее лицо выглядело еще милее и приятнее. – Я занята, – повторила Вера. – Ухожу. В тот вечер я опять напился с двумя старыми приятелями. Утром я чувствовал себя отвратительно: голова гудела, меня слегка мутило, постоянно хотелось пить. Мысли разбегались, как стайка мальков при приближении акулы. Я вспомнил, что вчера вечером говорил приятелям о Вере. Они пытались что-то мне советовать, но мы были очень пьяны, и я не слушал их. Стало противно и стыдно, как будто я рассказал что-то непотребное о своей сестре. Потом я подумал о гостях Веры. Там были мужчины. А что, если она переспала с кем-нибудь из них? Ведь для нее все просто. При мыслях об этом я чуть было не задохнулся от ярости и ревности. Я изо всех сил ударил кулаком в стену. Это не помогло. Я вышел на балкон и закурил. Руки немного дрожали, и я с интересом посмотрел на опухающие костяшки пальцев. Не докурив, я выбросил сигарету и подошел к телефону. Четыре долгих гудка я стоял, вцепившись одной рукой в столик, а другой сжимал трубку так, что, казалось, она сейчас лопнет. – Алло. – Привет, Вера, это я. – Я поняла. Тишина. – Как вчерашний вечер? – Так себе. Все напились и расползлись по домам. На душе стало немного легче – Вера не стала бы врать. – Ты свободна сегодня? – Нет, у меня полно дел, – ее голос был холодным, но жег сильнее огня. – Может быть, ты освободишься к вечеру? Выпьем мартини. – Нет. – Почему? – Ты слишком любишь задавать вопросы. – Что поделаешь… Я понял, что это бесполезный разговор. – Хорошо, я понял. Ты знаешь мой номер. Звони сама, когда захочешь. – Обязательно. – Тогда счастливо. – Пока. Я осторожно положил трубку и сел в кресло. Она мне больше никогда не позвонит. Господи, только не это, только не так! Пусть она мне позвонит еще раз. Я дам ей все: любовь, радость, ласку, счастье, внимание – все, что она захочет. Но я знал, что она мне больше никогда не позвонит. Это был конец. Теперь уже точно навсегда. Мне было очень хорошо с ней. Наверное, ей тоже. Но она решила уйти, оставив меня в недоумении. Я до сих пор не мог ее понять. Она ушла, не оставив ничего на память о себе. У меня не было ни одной ее фотографии, ни одной вещи, принадлежавшей ей. Правда, у меня осталось кое-что, с чем я никогда не смогу расстаться, даже если очень захочу. Фотографии могут порваться или выцвести, а вещь – просто потеряться. А то, что у меня осталось, будет со мной до конца жизни. И я поклялся себе хранить это в чистоте и свежести, что бы ни происходило вокруг меня и внутри меня. Этой вечной вещью были воспоминания. Les Souvenirs.

Говорят, когда не о чем писать, пиши об этом. Но я-то знаю! Мне есть, о чем написать. Только никто мне не верит. То есть вообще никто.

Дело в том, что у меня есть способность. Многие назвали бы ее даром. Но для меня она стала проклятием. Уже почти двадцать пять лет она не дает мне жить. И за столько лет ни один человек мне не поверил.

А суть моей способности в том, что я могу видеть судьбы людей. Нет, не всю их жизнь; только ближайшее будущее. Вот иду по улице, смотрю – женщина. И сразу вижу картинку: вот она приходит домой, готовит ужин, смотрит телевизор, на следующее утро идет на работу. Вот идет навстречу парнишка. И я вижу, что он придет к своей подруге, ну и… все остальное.

Вроде бы ничего страшного, да? Вся беда в том, что я вижу судьбы не всех людей. И только изредка – хорошие судьбы. Гораздо чаще – почти всегда – я вижу, если с человеком произойдет что-то плохое в ближайшие часы. Неважно что: машина собьет, или нападет кто-нибудь. Да что угодно! И всегда ярко, во всех подробностях. Это уже само по себе страшно. Представьте: видишь, парень в машину садится – и тут же картинка, как через час его мозги с глазами отдирают от лобового стекла. Не справился с управлением. И как головой ни крути, глаза ни закрывай – все равно картинка эта перед тобой. Но и это еще не самое плохое.

Дар этот, проклятье мое, начал у меня лет с десяти проявляться. Ну я сначала не понимал ничего, думал – галлюцинации. И никому ничего не говорил, боялся в психушку попасть. Тогда, как раз, у нашего соседа белая горячка случилась – он все по двору за немцами гонялся. В десанте, кажется, в войну служил. Приехала машина, дядечки в белых халатах его туда засунули и увезли. Родители между собой шептались, в психушку, мол, его забрали. Вот я и боялся, что со мной то же самое будет. До пятнадцати лет боялся. И молчал. А в пятнадцать лет увидел, что отца машина собьет. Прямо возле дома, по дороге в пивнушку. Жутко мне тогда стало. Начал я его упрашивать не ходить никуда. Он сначала не понимал, стоял только и глазами на меня хлопал. А потом я ляпнуть додумался, что картинку видел. Отец минут пять смеялся. Потом слезы с глаз вытер, дыхание перевел и говорит: «Какие ж тут у нас во дворе машины? Раз в год если проедет…». И ушел. Его правда была. Жили мы на окраине, машин тога в городе еще немного было. Да только как раз в тот вечер занесло к нам дурака какого-то пьяного. И отец как раз дорогу переходил. Все, как я говорил, вышло. Мать наш тот – последний – разговор слышала. Потом все на меня смотрела как-то странно. Но не говорила ничего. А через несколько месяцев я увидел, что у нее инфаркт будет…