Наталья Тимофеева - Поэцкая рылика. Стихотворные пародии

Бывает так, что графоман берётся за писанье,
Не зная, как ему себя над миром возвести.
Долбить словами пустоту – вот главное призванье
Того, кто любит у кладбищ о смерти бред нести.

За горло Музу прихватив, выдавливает рифму,
Цепляя пальцами струну и нюни распустив,
Елозит, грезя о молве, усиленно по грифу,
И, подражая «ВСВ», хрипит его мотив.

О, сколько я таких певцов слыхала по подъездам!
Их нескончаем хоровод в совке когда-то был…
Теперь куражиться вольно и вовсе, всякий бездарь
Тревожить может без помех прах дорогих могил.

Он волком воет, он кричит, он лает и скрежещет,
Тревожа смерть на голоса руладами души.
Она стальная у него и очень любит женщин
Не только мацать, но бранить и даже потрошить….

Не знаю я, как вам, а мне не до фемин:
Натура тяжела и будто одичала,
Она давно с трудом выносит вес штанин,
Она мне все мои надежды обломала.

А было дело, я смотрел через прицел,
Строчил по номерам и пил не по чекушкам,
Но с ног сбивал не спирт, а старший офицер,
Ласкала не жена, – случайная подружка.

В даль годы утекли, расхлябанно глумясь,
Мой огород мечты зарос чертополохом.
Хотел из грязи – ввысь, а вышло – мордой в грязь.
Пишу о том-о сём (пока выходит плохо).

Мне зубы заменил пластмассовый оскал,
Мне слуховой протез натёр больное ухо,
Но я в геройских снах всех резво обскакал,
Как истинный поэт – образчик пира духа!

Не сметь меня учить! Я юн и свеж мозгой!
А если прислонить меня к горячей стенке,
Ещё я покажу планете, кто такой
Вертел её за ось, шутя, в своей нетленке!

Разноцветные струи в реке – керосина разводы,
На песке целлофан и пустые бутылки в камнях,
Я люблю закусить возле грустно стоящей природы,
Подержать её ветки-иголки в хозяйских руках.

Было время, и пили из речки иные горстями,
Или ртом припадая к живительной водной струе…
Но теперь перестали мы быть у природы гостями
И забыли о том, что мы временны в этом жилье.

Вот корова идёт похлебать керосину из речки,
Я подвинусь и дам себе время подумать чуток,
Почему её вымя в полосочку, были утечки
Радиации, съела она ядовитый цветок?

Подступили ко мне, словно радуга, разные мысли,
Вот освоим планеты от Марса и космосу вглубь…
Там, поди-ка ещё дым не вис, как у нас, коромыслом,
Там коровы белы, и рога их, и вымя, и пуп.

Типа, дунули-плюнули где-то
В небесах, позабыв политес,
Положив на меня своё вето…
Но подкрался по-тихому бес.

Вот и стал я с тех пор неприкаян,
Типа, «как подзаборная „знать“».
Сам Адам был из глины изваян,
Из чего ж мне себя изваять?

Ни души, ни рубля, ни рассудка, —
Никуда от себя не уйти, —
Типа, чья-то нелепая шутка,
Типа, стих, как его ни крути.

Вот так живёшь и ждёшь, а дождь всё не идёт,
Чтоб оплодотворить мятущуюся душу.
Уже вскопала я под зиму огород,
А ветер лезет в рот и задувает в уши.

Намедни я журнал вертела перед сном,
Журнал-то так себе, – сам неказист собою.
Там полуголых дев на всех страницах сонм,
И каждая из них вполне «готова к бою».

Но не по-русски те красавицы тощи,
У нас такое «ню» не принято в глубинке.
Мы здесь вдали от всех хлебаем лаптем щи,
Но выглядим умно и чешем без запинки

О том, что наш уклад в Европах не поймут,
У нас особый путь, плей-бои и плей-касты.
У них там голяком все на парады прут,
Поскольку сплошняком весь Запад – пеерасты.

Тут или крест сыми, или трусы надень.
Лишь осень и зима имеют право голо
Бродяжить вдоль дорог, отбрасывая тень
На нас, своих певцов, поющих волчье соло…

Инкогнито брожу, по-бабьи жду дождя,
Естественно, прозрачно-золотого.
А осень машет мне листвою, уходя,
И уж моё стишко, как колобок, готово.

Широка страна моя родная,
Глобус ейный – криво сшитый мяч.
Было дело, родина, рыдая,
Чёрствый грызла жалобно калач.

Но хотела родина блаженства
Даже не себе, а странам зла,
Что так далеки от совершенства,
Как поэт от горного козла.