Наталья Тимофеева - Монологи. Стихи

Ветви гнутся, послушны ветру,
И, роняя запретный плод,
Исполином во мгле рассветной
Чудо-дерево предстаёт.

Сок бежит у него по жилам,
Наполняя собой листы,
Но туманных тенет кадилам
Не объять его высоты.

И огнивом затеплив горы,
Отразив первозданный свет,
Солнце сыплет на землю споры
Лучезарных своих тенет.

Полыхают плоды боками,
Алым палом горит заря,
Глухо падает, будто камень,
Наземь яблоко сентября.

Брызжет жёлтая мякоть в гущу
Опоясавших ствол осок,
Смотрит вниз благосклонно Сущий,
Осы пьют животворный сок.

Горит и плавится свеча,
Сползает воск на гладь латуни,
И вьётся ладанно печаль
В стенах величественных втуне.

Глаза Христа полны любви,
Но и не чужды укоризны,
Меня находят вновь они
Под возносимые кафизмы.

Нет ничего прекрасней слов,
Что клир поёт пред солеёю,
И смысл прочитанных псалмов
Я в сердце бережно сокрою,

Чтоб перед Чашей не сробеть.
Приму Дары со страхом Божьим
И отрешу, унижу смерть,
Что стала для меня ничтожна!

Запомните меня не бедной и больной,
Не безутешно плачущей от горя.
Я не горжусь утраченной страной
И больше с патриотами не спорю.
Им лестно жить в неволе у ворья,
Мечтая о награде за терпенье,
Но не могу дышать в болоте я,
Поскольку – человек, а не растенье.
Запомните меня свободной от цепей,
Красивой, гордой, с массою достоинств,
Стоящей против лжи на родине моей,
А значит, против сатанинских воинств!
Запомните меня поэтом, не рабом,
Свободно говорящей о владыке,
Хоть выросла я тоже под гербом,
Под рабство одобряющие крики…
Но каждый выбрал путь по совести, и без
Особых угрызений – сущность многих.
И радуется их терпенью главный бес
В своём, пропахшем трупами, чертоге.

Другая суть, другое имя,
От боли – прочная стена.
И смерть моя неумолима,
И жизнь исполнена до дна.

Моё последнее ночевье,
Как призрак вечности, темно.
И смотрят сумрачно деревья
В слепое узкое окно.

Не вскрикнет сонное пространство
Тревожным голосом совы,
Своё лелея окаянство
Над остью умершей травы.

Лишь пульс молитвенно и пусто,
Как заведённый метроном,
Меня безгласно и безустно
Качает в вихре кровяном.

Скорлупка тела безотчётно
Ещё инерции полна,
Но мысль невнятна и дремотна,
И, словно небыль, неверна…

Тонюсенько и зло комар гундосит,
Дудит в свою незримую трубу,
А по двору уже гуляет осень,
Таская полный короб на горбу.

Орехи в нём катаются и бьются,
Присыпаны листвою жестяной,
И ночь лежит на выщербленном блюдце
Луны над обессилевшей землёй.

Пронзает воздух писк летучей мыши,
И звука тетива острей струны,
И кот поёт в тоске на чёрной крыше,
Сам чёрен в сизой тени от луны.

Паучье время, осень и прохлада.
На грудь земли ложатся облака.
Скользит печаль по аппарели сада,
Как в Лету стихотворная строка.

Шуршит в траве не спящий пёстрый полоз,
Ползёт туман с задумчивой реки,
И солнца луч, истонченный, как волос,
Из Божией торопится руки.

Какая нежность в кружеве тенистом
На белой штукатуренной стене
И в ненадёжном, октябрёво-мглистом
И тонком детском голосе во мне!

Печаль уже раскинула над лесом
Свой огненно-охряный омофор.
Бездумный ветер резво скачет бесом,
Сорвавшись с осиянных солнцем гор.

Плетёт октябрь свои паучьи сети,
Кропит росой венцы последних роз,
И винограда трепетные плети
Увядший лист бросают в омут гроз.

Шепчась о чём-то меж собой, деревья
Готовятся к предзимью на постой,
А над рекою ивы косы девьи
Пушат под ветром в заводи лесной.

Звёздная меленка мелет муку,
Месяц ущербный лежит на боку.
Сонная осень блуждает в ночи,
Дрёма сидит у меня на печи.
Время песчинки считает в часах,
Смотрит в окошко неведомый страх.
Мыши скребутся и точат орех
На потолке надо мной без помех.
Как же уютно под козьей кошмой!
Котик мурлычет… Наполнен покой
Ласковым сумраком, запахом трав,
И паучок, на подушку упав,
Прясть начинает бездельные сны.
Мысли бегут от меня, неясны.
За чередою осенних ночей
Холод крадётся к избушке моей…

Утро купает в тумане дома,
Возят цыгане в тележках дрова.
Звуками горло полощет петух,
Горлицы криками мучают слух.
Ветер чуть слышно листвой шелестит,
Капля росы, как огниво, горит.
Гуси проснулись, идут, гогоча,
Леса на горке сияет парча.
Быстрые горные стынут ключи,
Вечность незримую пряжу сучит…
Боже, будь милостив к миру сему,
Я от Тебя всё, что будет, приму!

Жемчужница небес открыла створы,
Рассыпался алмазный чистый свет
Под куполом, чуть видны стали горы,
И месяц, тонкой скобкою воздет,
На острия нанизывая полночь,
Торжественно над городом поплыл,
И воздуха разреженную горечь
Фонарный вавилон позолотил.
А тени крались в улицах бесшумных,
Как прошлого забытые слова,
И ветер, обыватель мест подлунных,
Во тьме с лебяжьей нежностью сновал…

В стране зверей виновно не зверьё,
А кто попался под руку и лапу.
Гуляет разномастное ворьё,
Таскает человечину с нахрапом.

Чего глядите, мало вам борща?
А зверь и вовсе здесь не травоядный.
Не дай ему, терпила, отощать,
Пусть для тебя такая жизнь накладна.

А ну-ка, сядь, петицию зверью
Строчи с поклоном, пусть не жрёт от пуза.
Глядь, пожалеет он твою родню
И перейдёт на хлеб и кукурузу?

Где в складках гор запуталось пространство,
Хмельное от осеннего тепла,
Ткёт кружевное с золотом убранство
Лесная тишь. Небесного стекла
Эмалевая выцвела поверхность,
Ослепнув в неоглядной вышине,
Где ладанная облачная терпкость
Молочной мглой разлита в полынье,
А по краям то розовеет утро,
То жаром пышет огненный закат…
И горы вековечно и премудро
На мир людей внимательно глядят.
И кажется, из этой первобытной
И золотой осенней пустоты
Возникнет мощь мелодии забытой,
И вновь проступят Божие черты.