Ива Афонская - Ивовая свирель. Шесть книг в одной

Благословляла раньше слово —
благословляю тишину,
когда, неведомо и ново,
к рожденью слово не готово,
а ты – а ты идёшь ко дну,
без слова ты – жилец без крова
и обделённый на пиру.
Я в пустоте ищу опору,
барахтаюсь в глубоком рву.
Как эта тишина сурова —
благословляю тишину.

Как рождаются стихи?
О, они приходят сами!
Вдруг, из сна, из темноты,
кружат вместе со снегами.
Вот оно приходит, вроде,
спазма боли горло сводит.
Вдруг захочешь тишины,
в целом мире: стих и ты.

Юность припомниться ранняя,
первый суровый мороз.
Словно у птицы израненной —
голос, звенящий от слёз.

Мир, как река за излучиной,
нами впервые открыт.
Сердце страдать не приучено
и, не окрепнув, болит.

Это лишь голос ломается,
вовсе не сердце, чудак.
Сколько ещё тебе маяться
в жизни придётся – вот так.

Жизнь пронесётся кометою,
мучась, сгорая, любя…
Песня моя недопетая —
верую только в тебя.

Шумит застолье, праздничные тосты…
Оставила за этой дверью я
свой синий плащ, на нём мерцают звёзды,
и белого крылатого коня.

Но вот – во власти вдохновенья снова
я слышу, как мой конь несётся вскачь,
в тиши полночной цокают подковы
и в небесах раскинут звёздный плащ.

Поэт – что делать – для земли не создан.
Пускай я здесь – и всё же нет меня.
Его, поэта, так и тянет к звёздам,
в путь оседлать крылатого коня.

На улицах тёмных,
средь окон бессонных,
мерцанья и тени,
и зданий громады.
У лип наклонённых
– аллеи влюблённых,
и лиц устремлённых
вечерние взгляды.

Проспектов наряды —
огней водопады,
всё – тайны и краски,
всё – чувства и звуки,
ломают преграды
и встретиться рады
дыханья и взгляды,
и души, и руки.

Ночь бросит на город
свой царственный полог,
в огнях и мерцаньях
таинственны лица,
в крови нашей холод,
в сердцах наших голод,
и час уж недолог,
где чудо свершится.

В душе – пробужденье
и преображенье,
для взлёта достаточно только усилья.
В нас крови движенье —
как зелья броженье,
и с болью, в мученье
прорежутся крылья.

И в переплетенье мерцанья и тени,
манящие окна волшебницы ночи.
Минут вдохновенья, вечерних видений,
ночных откровений горящие очи.

Ночь что-то бормочет,
чудес напророчит,
в арбатских проулках
плащ Воланда свищет.
И жар таких строчек
рождается к ночи,
что средь многоточий
весь день ты их ищешь.

Как занавес —
свесился сумрак меж кресел,
скрещаются шпаги
желаний и взоров.
Наш выход чудесен
в таинственной пьесе,
и отзвуки песен
в душах актеров.

Стих города дневного шум,
свет дня сменили краски ночи.
В краю видений и пророчеств —
во тьме вечерней я брожу.

Жизнь и фантазии игру
ночь так запутывает сложно,
что разделить их невозможно,
как разделить огни и мглу.

Идут в обнимку явь и сон,
и мир мечты перед глазами
с его ночными фонарями
блестит и манит, невесом.

Подъезды прячут тени снов,
огни во мраке ярко-резки,
в глазах видения и блески
несуществующих миров.

Доносит звуки чудных снов
ночного ветра колыханье,
и на щеке моей касанье
несуществующих миров.

Мы чувствуем в душе приход
иной, необычайной жизни.
В ночи – таинственной отчизне —
тебя неведомое ждёт.

Я странствовала в сумрачной ночи,
приюте одиноких и поэтов.
Одна звезда была мне путеводной,
протягивая мне свой тонкий луч.
Был звёздный дождь и звёздная метель.