Алексей Болотников - Тесинская пастораль. №1

Одни лишь стражи порядка, очно наблюдающие Торжество со стороны, бодро зевали в ожидании своего часа. Красные плакаты и у них вызывали зуд беспричинной весёлости.

Нина, выспавшись до обеда, поспешила в народ, одна-одинёшенька. Эти «проститутки сокомнатные», Юлька с Оксаной, улизнули утром в свою деревню, к маманькам да хахалям. Не торчать же в общаге в столь знаменательный день! В деревне происходили те же праздничные события, только на колхозном уровне. Нина же, сирота безродная, в деревню езживала только за пособием. Праздновать вливалась в стройные ряды провинцев одиночкой.

На мосту за Ниной увязался Гришуня, чувак из культпросвета. На «кульковских» танцах, куда девчонки из «сельхоза» иногда проникали на воскресные вечера, долговязый Гринька приглашал на шейх. Руки его, самозабвенные танцем, неосторожно касались нинкиных прелестей. Ой-ёй! Нина теряла равновесие духа. А то и – тела.

– Ты куда? – для поддержки разговора спросил парень.

– А ты? – не растерялась Нина. – Может, на рыбалку?

И молча пошли рядом, составив ещё одну людскую стайку спешащих на Торжество.

– А де другие чувихи? – модничая, спросил Гришуня, имея в виду, очевидно, Юльку с Оксаной.

– А я знаю? – неласково обошлась девушка.

Возле церкви, под сенью тополевой аллеи, дурманящей ароматом прели и потоками солнечной пестроты, Гришуня приобнял спутницу за плечи. Нина сомлела, но виду не подала и руку решительно не отвела.

– Хочешь мороженое? – напрямик спросил парень строптивую диву. – В стаканчиках или на разновес?

– Хочу, – также прямо ответила дива, слегка помедлив в речах. – Ты что ли угостишь?

– А хотя бы и я.

И они – парочкой – молча устремились к мороженице, встали в длинную очередь.

А город гудел бубном долгожданного всенародного Торжества, как разгорячённый духовой оркестр! Барабанный гул, радостные людские вскрики и бравурные обрывки патриотических гимнов взметались ввысь! Красные флаги гордо трепетали на древках вкупе с полотнищами на здании Горсовета. Воздушные шары, наполненные углекислым газом людских выдохов, волочились по асфальту и громко – на потеху – лопались. И явилось Торжество единым живым организмом, развязно требующим зрелищ и хлеба, хлеба и зрелищ, будто бы без этого разнузданного чревоугодия не трепетно реяли красные стяги и не бравурно гремели гимны.

Толпы шатающихся горожан, как ртутные лужицы, перетекали по площади, сливаясь в хохочущие группировки старых знакомых и друзей, сообща глазеющих на массовые зрелища. И вновь растекались в поисках невиданного и необычайного. Привлечённые гамом птицы эпидемически заражались людским азартом и возбуждённо обсуждали всеобщее сумасшествие.

Самая большая группа горожан толпилась у стола, в толпе, разыгрывающей беспроигрышную лотерею. Иногда здесь взрывались восторженным хохотом, выиграв погремушку, безделушку либо портрет партийного вождя в деревянной рамке.

– Пошли ко мне в общагу? – ласково пригласил Гришуня чувиху, аппетитно поедающую мороженое. Она аккуратно вылизывала серую стенку стаканчика и не спешила с ответом. – У нас никого нет. А на вахте Егорыч сидит, он с утра квасанул бражки…

– Не-е… – подумав, отказалась девушка. – Я беременная.

Гришуня стыдливо оглядел её аккуратненький животик, прикрытый пёстреньким сатиновым сарафанчиком, и, не обнаружив нужной приметы, недоверчиво улыбнулся.

– Ну и чо… беременная. А мне какая разница?

– Ты что, чувак, за дуру меня принимаешь? Сказано – беременная, значит, не могу я по общагам шариться.

– Да ладно… А ты чо – замужем? Или понтуешь?

– Не твоё дело. А хоть бы и замужем.

– Да ради бога! А де муж?

Нина аккуратно смяла стаканчик от мороженного, отбросила его к забору и независимо побрела сквозь толпу. Гришуня неотступно следовал в фарватере.

– Нинель, а Нинель… Я сохну по тебе. Поехали в Ермаки, с родителями познакомлю?

– Ещё не хватало! Сказано – замужем.

– Понтуешь. Я всё про тебя знаю. Мне Оксана с Юлькой разболтали. Не веришь?

– Верю – не верю, тебе-то что? Замужем – не замужем… Я не от тебя беременная! Успокойся, Гриня. Что ты, как маленький…

– …принц, что ли?

– Ага, вроде того.

– Маленький Принц – козырный чувак. Он был в ответе за тех, кого случайно… приручил. Ты читала?

– Ещё чего? Какой принц? Гриня, ты с Егорычем – не того, случаем? Не хватанул бражки? Смотри, загребут в капэзэ.

Обескураженный Гришаня молча следовал за горделивой подружкой. И уже не было уверенности в успехе, не веселило царившие вокруг Торжество, не имела смысла дальнейшая красота окружающего мира. А и чем впечатляться: в воздухе царило монотонное безобразие гула и гармонии, а по земле с обрывками газет волочило усталую праздность. Гришаня шёл поперечно.

– Нинель, а Нинель… А кто он, хахаль-то твой? Ну, отец… то есть… ребёночка? Может, я… всё же?

– Сказала же! И не лезь в душу! Что ты липнешь? Иди в свой кулёк, Мук… маленький! – и она заторопилась, уходя сквозь толпу, от обескураженного парня. И смылась с глаз. Он посмотрел ей вслед, зачем-то пересчитал мелочь в кармане и тоже растворился в толпе. Нина, тронутая за живое и бередимое, с обнажённой тоской в сердце, не испытывала ни радости, ни торжества.

А Торжество набирало обороты! Мужи, изрядно хватанувшие «бормотухи», продававшейся на розлив и потому называвшейся в народе «рассыпухой», куражились своими талантами. Кидали пластмассовые кольца на длинный нос фанерного Буратино. Качали между ног двухпудовую гирю, бегали в холщовых мешках. Победителей ждали признания жён и призы от спортсовета. Признания и призы были, как водится, символическими. Но лавры победителя – окрыляли.

– Люсьен, а Люсьен… – канючил иной победитель, – накати на стакашек, а?

– Я те накачу. Нос красный как у Буратины будет. Тебе дали соску, вот и соси, – и весело хохотала над удачным оборотом.

– Товарищ, победивший на подушках, подойдите ко второй палатке! – кричал хриплый рупор.

– …желающие на роль марионеток! – вырывалось из цветастого балагана.

– …бидоны… кадки… тазы для бани… – нудели торговые ряды.

– …кто по-бе-дил на по-душ-ках? – надрывался равнодушный хрип.

Нина бороздила толпу. На деревянных подмостках девчата из агитбригады исполняли популярную песенку. «Если тебе одиноко взгрустнётся…» – и попадали каждым прочувствованным словом в изнывающее сердце нашей слоняющейся героини. Процеживая рассеянным взглядом пёстрый калейдоскоп крикливого праздника, сквозь влагу глаз она бессознательно искала… его. Темнолицее азиатское лицо, облик… Наверное, тот единственный, дорогой ей образ… Может быть, туманное видение, секундный миг счастья, которые опрокинули бы напрочь этот безразличный и бессмысленный, куражливый мир. «…Если судьба от тебя отвернётся …». Сердце разрывалось от таинственной силы, вызывающей то сладкую истому, то слезливый спазм, а вовсе не боль и не муку. Смахивая слёзы, Нина чему-то даже улыбалась. Вдруг это случится! Вот-вот произойдёт необъяснимое чудо, и он, её… парень… любимый, драгоценный, такой близкий, такой желанный… Это её фантастическая мечта! И всё-таки пусть… обязательно… пусть!.. сбудется её радость! Иначе… слёзы задушат её.