Леонид Франчевский - Ветер. Сборник верлибров

А кто споет всю боль мою,
Когда не сам я…
Со дна доисторических глубин
Моей всетлящей, всеприсущей Боли
Сквозь толщу черной слепоты,
Сквозь марево истлевших судеб
За прожитые ими чад и смуту,
За все непрожитое солнце —
Со всею обреченностью живого
Пущу к безмолвным небесам
Свой голос-крик,
Свой голос-луч,
Свой голос-птицу…
Но перед тем я преклоню колени,
Щепотку вдохновенья испрошу
У тени, —
Только то не Эвридика! —
Вселенский голос скорби и любви,
С которым рядом сам Орфей – безликость:
Эдит Пиаф.

Оэ!
Я петь хочу!
Я петь хочу на языках чужих,
Которые пойму, не понимая,
Которые, услышав, – проживу.
Хочу содрогаться в ритме тамтама,
Лениво плечи расправлять
Под разъедающий слова бандонеон,
Кружиться от шотландской флейты,
Постичь – ситару, домру, мандолину,
Маракас, банджо, кантеле и укулеле, —
И с каждым петь на языке его.
Судьба!
Пошли мне умереть под звуки фаду!…
И если возродиться, то в плену
Забытого парижского романса.

Мне говорят, что песню надо заслужить.
Но право жить, не есть ли право – петь?
Родившись – петь,
И раньше – петь, чем говорить!
Пока глаза от мрака не остыли,
Пока душа открыта небесам
Ловить в себе мелодию Живого,
Ловить во всем мелодию свою!
В ней изливать счастливое начало.
И даже научившись миру,
Не потерять ее —
себя не потерять.
О жизни – плача петь,
С улыбкой петь о смерти,
Но петь всей жаждой только о любви.
Петь, забывая обо всем,
Петь, ни о чем не забывая.

Судьба!
Пошли мне умереть под звуки фаду…

I

Один и один не равняется двум
В раскрошенной этой жизни,
Которая нам не принадлежит, —
Как будто кто-то наверху
Любую близость рассекает по живому,
На две вселенные единство разделяя,
Увековечивая черный их разлом.
И половины, потерявшие друг друга,
Болеют тяжкой самостью своей,
Не находящей выплеска,
Но страждущей по вере.

Услышь меня…
Услышь меня как нежность,
Как доброту явления зари —
И ты в ней будешь!
(Тот видишь розоватый блик на небе:
То след твой из души моей).
Услышь меня:
Я – множество. Я – мир.
Я – накануне, нынче и в надежде.
И это все – захочешь? – все твое:
Одно живое слово,
Задумчивый и удивленный взгляд…
Услышь меня!
Услышь меня – всего:
Я – Чистота. Я – Глубина. Я – Боль.
Я – Высота. Я – Свет. Я – Вдохновенье.
И это все даруется – тебе
(Достаточно тебе – не испугаться).
Открой меня – и вместе победим
Промозглый сумрак и сырую тщетность жизни:
Из капель серых – выльемся грозой!
Открой меня.
Открой меня как мудрость,
Как луч кристальный на закате дня.
Услышь меня сквозь гомон, скрежет, лязг.
Услышь меня!…
Увы. Боишься. Нет.
Мы навсегда закрыты друг для друга:
Не слышишь меня,
Не видишь меня,
Не нужен тебе —
Мой зов.

Один и один не равняется двум
В таком обреченном мире, —
Где вера измеряется в монетах
И где надежда – только на барыш;
Где отречение – удел несчастных,
Где суета без смысла и без цели
В себя всосала, как в водоворот,
Неисчислимую толпу томимых жаждой.
Здесь фонари сиротствуют, как люди:
Их влажный свет казенно-отрешен.
Здесь и дома – убежища – бездомны:
В них не укрыться от прожекторов.
Здесь бродят неприкаянные души
И молча симулируют людей.

Сквозь этот мир.
Сквозь невозможности, что непреодолимы.
Сквозь глухоту твою.
Сквозь все мое неверие в себя.
Сквозь вечность, что нас ждет так скоро —
Человек!
Я пробиваюсь – к тебе.
Я хочу, чтоб нас стало двое,
Но не с кем-то еще: с тобой, —
Не кто-то нужен мне,
Но – ты, и только – ты,
С твоим больным и оскудевшим миром,
Со всем, что было – и с одним тобой!
Со всем, что будет – если пожелаешь —
С нами обоими отныне.
В твоем бреду, в твоем бессилье,
В твоей удаче и любви,
Во сне и въяве —
Ты не имеешь права забывать:
Человек!
Я к тебе пробиваюсь.
Я —
пробиваюсь —
к тебе!

II

Не успеваю за днями.
Уходят.
Меня покидает их трепет и пыл:
Я потихоньку в прошлом остаюсь,
Я понемногу в вечное внедряюсь.
Цепляюсь за отблески детства,
За небо, за нежность, за смерть.
Ищу.
Все время оставляю —
Отражению,
Размышлению,
Покаянию,
Но очень редко – Совершению.
Ибо не вижу смысла в тщетных днях,
В которых прогораю безвозвратно.
Судьба изводит ожиданием
Тех, кто не потакает ей.

Ибо всё приходить должно
Во время – свое,
В свой час.
А что вовремя не пришло,
Оставляет на сердце груз.
И когда внезапно на улице
В чужих глазах,
В чужом напеве
Вдруг повстречаю то, что сам не жил, —
Но по чему так пламенно тоскую! —
Почувствую: захватывает дух
От солнца неизведанного счастья,
В глазах горит, и некогда дышать,
И ноги не несут,
А сердце —
Срывается со всех привычных ритмов
И по квадрату носится в груди,
Смертельной жаждой прожигая кожу…
Так длится миг,
А кажется, что – год,
Ибо потом, уставший, потрясенный,
В стократ сильнее я осознаю
Недостижимость.
И возвращаясь в прежние оковы
Бескрылой жизни тягот и тревог,
Старею…
Ибо всё приходить должно
В свой час,
Во время – свое.

Мне это было нужно в двадцать лет…
А нынче – от отчаянья скорее
Я принимаю запоздалый дар.
Я знаю, что теперь расправить крылья
Мне будет больно:
Кости затекли,
Застыв под неподъемно чуждой ношей
Измаянных невосполнимых лет,
И тело стало слишком тяжело,
Чтобы нести себя в полете.
Слюна во рту сгноилась желчью в яд,
И свежий плод покажется мне – горьким.
Но вот я силы соберу,
И в небеса в порыве безнадежном
Заброшу всю несломленность:
Господь!
Будь благосклонен к тем,
кто поздно начинает.

Издалека
Глядел я на толпу.
Толпа ревела.
Слепая возбужденная стихия
Огромный стадион
До тесноты заполнила телами.
И эти, жаждой полные глаза —
Почти все молодые —
Устремлены были в одну и ту же точку:
Туда, туда, где впереди,
На крохотной,
Но жарко освещенной сцене
Ломалось несколько уверенных людей.
Они
Эмоцией безумства управляли,
Вздымая опьяненную толпу
И усмиряя, если было нужно.

Какая власть!
Откуда? – думал я.
Какое сокровение несут
Валы всеоглушающего шума,
Который музыкой назвать
Я не посмел бы;
Что объединило
Такое скопище людей в одном порыве?
Быть может, в этом крылся некий Смысл?
Но вслушиваясь, я не находил
В тумане слов
Ни тени одухотворенной мысли:
Одно декларативное начало
И вызова тупую самоцель.
Однако это всё
В толпе неистовой бессменно отзывалось
Ответным чувством,
Пусть не из высоких.