Леонид Франчевский - Ветер. Сборник верлибров

И я тогда, подобно старику,
Посетовал: мол, двадцать лет назад
Такое было еще редко.
А впрочем, я грешу…
Мне вдруг привиделась
В одном луче слепящем
Похожая толпа —
Тому назад полвека —
Вся черно-серая, в движении едином
С мест вставшая,
И руку тянущая по диагонали вверх,
Под исступленный вой
Хорька, плюющегося на трибуне;
И, чуть поздней,
Всё те же толпы в марше —
В организованных и правильных рядах…
Чтó двадцать лет!
Почти две тысячи прошло
С тех пор, как толпы возглашают: «Зрелищ!»
Но как жаль
Всех тех, кто верит в это единенье:
И идолов, стоящих пред толпой,
И жадное обманутое стадо…

Мне известно:
Познание дается в одиночку
И требует отчаянья души.
И я бы не хотел
Делить с толпой частицу вдохновенья.
О нет! Я никого не осуждаю, —
Ни тех, кто юность прожигает в этом,
Ни тех, кто так несет свой смысл.
Хвала им!
Но не верю в их глубины,
Доступные – на плоскости
И – всем.
Издалека
Глядел я на толпу,
С мольбой невольною:
О, обними меня
Как можно крепче,
Одиночество мое!

Так мало боли я могу унять,
Так мало боли,
Чужой боли.
Так мало света могу я дать,
Так мало света.
Так мало зла могу я победить,
Так слишком мало.
Мое оружие – слова,
Мое насилие – надежда,
Которой я не верю сам.
И все-таки…

Так мало в мире мне дано,
Чтоб искупить вину столетий:
Так мало времени,
Так мало вдохновенья.
Так мало…
А кем-то всё уже предсказано,
Предрешено.
И безнадежные слова,
Написанные жесткою рукою,
Уже отправились в историю.
И все-таки…

Так мало веры я могу вселить:
За мною прошлое.
Страшны его уроки.
Так много боли,
Так много крови.
Так много…
Один безмерный крик,
В котором все слова, и ноты, и цвета
Теряются, как слабая дождинка —
В грозе тропической.
И все-таки…

Так мало боли я могу унять.
Так мало…
Так много боли,
Так много крови.
Так много…
Так много…
И все-таки…

И все-таки…

И все-таки…

Не хотеть слишком многого.
Не просить невозможного.
Ценить то, что имеешь.
Не слишком спешить.

Не любить слишком яростно.
Не терзаться тем, чего не можешь изменить.
Не ждать никого.
Не слишком спешить.

Не доверяться вслепую.
Не надеяться на завтра.
Трудиться, не покладая рук.
Не слишком спешить…

Сколько раз это слышано,
Сколько раз передумано.
Кто-то, может быть, сможет, —
да я не смогу.

Не хотеть, не любить и не ждать – не умею.
Не надеяться, не доверяться, – зачем тогда жить?
Боль – мое ремесло.
Столько силы во мне накопилось,
Стало некогда мне – не спешить…

Есть один высший смысл: Быть Собой,
За себя отвечать перед Богом,
Исключенный из правил.
Из всех.

Если верно, что мысли
Путешествуют
И после смерти людей;
Если верно, что свет от любви
Остается и после ухода;
Если верно, что пламя звезды
К нам идет через тысячи лет,
И мы видим его,
А звезды уже нет и в помине;
Если верно, что боль
Возрастает тем больше, чем мы
Отдаляемся от утраты;

Если верно, что есть в океане тщеты
Острова:
Мы всю жизнь держим путь только к ним,
И когда их находим,
Обретаем безбрежный покой;
Если верно, что всякая жажда
Есть свидетельство жизни души —
И заслуживает утоленья,
Где едины Победа и Смерть;
Если верно, что стоит попробовать жить
Так, как будто бы Вечность есть жизнь, а не смерть,
И всё то, что сейчас не пришлось,
В жизни новой, быть может, направит судьбу
И во всем торжестве воплотится;
Если верно, что я еще жив
И пока что способен внимать, —

Пой, Жак Брель!

Я знаю: в жизни каждому – свое.
И каждый ищет – тягостно, сбиваясь —
Свой смысл единственный,
Свое предназначенье.
Да вот находит не всегда:
Бывает, человека жизнь уводит
От изначально данного пути, —
И он, прельщенный легкостью, сдается
И посвящает жизнь чужим вещам,
Не сознавая пагубной ошибки…
Я не из тех: мой путь необратим.
Непрошенный, он мною все же найден,
И не – благодаря, а – вопреки.

Есть вещи рук. Они мне не даны,
Я лишь перо в руках держать умею.
Есть вещи тела. Ими проще жить, —
Для них я слишком полон болью.
Есть вещи веры. Мне они понятны,
Но я их отрицаю слепоту.
Есть вещи разума. Достойные усилья,
Они таят в себе жестокий смысл.
И вещи есть души.
Без счету и без меры.
Открыто им все существо мое.

Бывают такие мудрые люди, —
Которые точно знают,
Как следует жить,
не связывая сердце ни с кем и ни с чем.
У них нужно учиться.
Они проповедуют отрешенность,
И, взор устремленный в небо,
В молитве и созерцании,
Преодолев всё мирское, —
Спасают грешный наш мир…

Бывают такие моменты,
Когда жгучая душит
зависть
К святым этим светлым людям,
Ибо они – воспарили
над близостью и разлукой,
над всем кишеньем людским.
Хотя я-то знаю наверно,
Что из меня
никогда
Не получится
мудрого будды.

…Из меня
никогда
Не получится…
Никогда.

На этой радиоволне
Мне делать нечего.
Помехи атакуют:
То здесь, то там сплошные вопли, хрипы,
Смех дьявольский…
Уже знобит в ушах.
А если звук приобретает мелодичность,
Значит это шлягер,
В котором слов могло бы и не быть —
Потехи ради
Жующий вместе с радиозвездой.
Там, чуть левее, меня в чем-то убеждают,
На что-то тщатся указать
Чуть менторским, чуть раздраженным тоном
(Предвидя возражения мои).
А дальше чей-то радиосигнал
До одурения свою выводит песню.
Затем я попадаю в бурю,
Меня трясет в каком-то жутком шквале, —
Зачем-то я еще держусь…
Вот, успокоилось.
И снова хрип, —
Чего, чего он хочет?!
Как будто током через мозг…
Нет, в этом ритме я не существую,
Нет, слушать это больше не могу.
Нет, нет, еще раз нет – две сотни раз!
Прошу вас, дайте мне волну другую,
Пусть будут скрипки…
И не надо слов.
Ведь я уже почти оглох, —
А как вы думаете, после всех помех,
Средь этих звуков, словно за решеткой.
Да-да, конечно, скрипки,
И мелодию простую,
И громкость приглушите-ка чуть-чуть…
О Господи, откуда этот грохот!!
Еще раз – нет!
Оставьте же меня, я болен…