Владимир Попов - Пчёлочка златая. Вторая фольклорная тетрадь

Ветерка весенний гуд…
Хорошо на воле.
Во-он, от всенощной идут
две старушки полем.

Как ребёнки малые
от свиданья с матерью:
Ефросинья Павловна,
Параске… Игнатьевна.

И просфорочки у них
во платочках вышитых…
В чистом поле не одни:
песня птичья слышится.

И на солнечном закате,
как цветочки алые:
Параскевия Игнатьевна,
Ефросинья Павловна.

Не видать зазнобушки
целых две недели…
Воробьи-воробушки
в поле улетели.

Светят звёзды кроткие,
как глаза невинные.
Ноченьки короткие, —
ночи воробьиные.

Только нынче к вечеру
маленькие птицы —
так тревожно мечутся
от огней зарницы.

Я ко многому готовый, —
ну, а тута нету слов…
Ай, Поповы! Ну, Поповы, —
натворили чудесов.

И живут не ради славы,
а в заботе и в труде
Михаилы, Владиславы,
и Артёмы, и т. д.

Вот фамилия какая —
даже грязь не липнется.
И собаки не кусают.
Гусаки не щиплются.

…И в Архангельское утро,
и в Мезени среди дня
я всё радуюсь, как будто
все оне – моя родня.

Посередине бытия
иду по пройденной дороге,
как будто возвращаюсь я
под кров счастливый и убогий.

Туда, где нету тени той,
которая лицо покрыла.
Где детства образ золотой
является тепло и мило.

Сирень тяжёлая цвела.
И радость частая гостила.
Где мама «маменькой» была.
И на ночь бабушка крестила.

Зима в Мезени снится
на белом берегу.
Под стенами больницы
собаки спят в снегу.

И птица не летает
у белых берегов.
И тишина такая,
что слышен хруст шагов.

Один ездок убогий
(мне снится в этих снах)
по узенькой дороге
проехал на санях.

Заснеженные площади
зимою мировой.
И пар стоит у лошади
над белой головой.

Не просыпались горохи,
не с морошкой чаи пьют —
скоморохи, скоморохи
скоморошничают.

Тот поёт и в дудку дует —
чисто слово на губах.
Этот ходит на ходулях,
этот ходит на руках.

Насмехается-судачит,
изумляется народ:
там медведь ревёт и плачет,
цепь железную грызёт.

Поводырь платок уронит,
и медведь – лохматый ком —
низко голову наклонит,
кувырнётся кувырком.

А веселье разливанно —
в пляс пускается нога —
обовьёт народ дурманом,
как туманные стога.
А потом народ притихнет,
а потом народ замрёт:
на Ивана Змей-похитник
о восьми голов ползёт.

Он красавиц отбирает
для постыдного греха…
Пламя дышит и играет
у стального языка.

Змей ползёт к толпе и злится,
а народ лишь только: – Ах! —
он умрёт и превратится
в восемь вышитых рубах.

Восемь молодцев курносых
станут с пальца на каблук.
Расплетут у девок косы —
уведут в зелёный луг.

На земле веселье тает…
В голубые небеса,
как синицы, улетают
молодые голоса.

У неё характер пылкий…
Бабка ходит растопыркой, —
за сараем пропадя́,
ловит, что ни попадя́,
с ядовитою ухмылкой.

То за курицей гоняет,
то собаку обвиняет,
то дерётся с петухом,
то, как старый дед Пахом,