Александр Петров - Тут и там

И у меня стоит перед глазами
образ Итаки,
высеченный на внутренней стене
моих висков,
истинная моя родина,
которой я обязан всем,
и своей жизнью.
Но я повторяю его слова,
читаю его мысли:
суждено тебе на Итаку вернуться,
нет никого, кто не вернулся бы,
старайся только подольше оставаться в пути,
чтоб старость встретить в чужом мире,
ибо годы, что проведешь ты от нее вдали,
а с ней на горизонте,
заставят и тебя понять,
что для нас значат все Итаки.

На угощение богатое,
такое, что и у богов бы слюнки потекли,
с напитками, что сердце воспламенят
да вдруг и остановят,
когда мечта его сбудется —
наполнить мозг вином,
как наполнают бочку дубовую,
еще с плодами из морских глубин,
эффект которых не сравнить с виагрой,
от них и обезьяны попадали б с дерев,
когда бы на ветвях совокуплялись,
не говоря уж о редчашей снеди,
от птиц молока и до яиц от попугаев,
на это плоти торжество,
на парад страсти этот,
пригласил всех лично он,
сын богача
со звучным именем —
Платон,
дам первых и вторых,
особо оных,
паденью склонных
(и трех красавиц куртизанок),
в них мужей влюбленных,
и неверных,
и рогоносцев совершенных,
и мальчиками обуянных козлов,
и неучей атлетов, и сверхученных стариков,
чтоб, если есть желанье жрали,
бражничали, пели, скакали,
под лиры звуки поплясали,
пока бы на траву не пали,
чтоб напоследок им
открыть доселе
тайну, в себе хранимую.
Чтобы его слыхали,
чтоб поразительная весть
дошла до уха всех,
во весь кричит он голос:
«Довольно было,
ну, довольно!»
Не пакость здесь причиной или злоба,
а мир души
и духа озаренье
ему велят без сожаленья
всем объявить,
что навсегда он оставляет роль
устроителя пиров,
борделей этих.
«А стихи мои,
детей от тела моего,
здесь перед вами,
вот, на папирусе,
пусть поглащает пламя. [1] Жаль – подумает человек, совершая прогулку по страницам истории. Поэзия, все же, исполнена не только страстями, как штрудель с маком или с козьим сыром пирог. Ибо пожелал бы кто-нибудь и сегодня прочесть стихи Платона. Но и пепел развеял ветер. Так что вместо удовольствия, pleaisir du texte – печаль.
По-ученически смиренно,
нога к ноге,
отправляюсь на заре
к Сократу».

Мама – моя личная связь с Лениным.
Ленин – в Смольный. Мама – из Смольного.
Ленин из Смольного руководил революцией.
Мама в Смольном проходила гимназический курс.
В так называемом институте благородных девиц.

Смольный для мамы был, как клетка для птицы.
Раз в неделю отпуск. Как в армии.
Летние каникулы, пока их дождешься!
Рождество. Пасха.
Заключительный бал.

И тут Ленин. На улицах – рабочие отряды.
Революция – краткий перерыв в уроках.
Перемена между французским и немецким.
По-русски говорили только по воскресеньям. Или шепотом.
И в вагоне, когда ехали в Харьков…

Вокзал. Старый Петроград на перроне.
Провожают с иконами.
Девушки в форменной одежде. Родные с цветами.
Конфеты, извлеченные из потайных ящичков.
Будь осторожна! Пиши нам!
Благословение бабушки. Брат-близнец с шапкой в руке.
Скоро увидимся!
Смольный – обратно в Смольный?

Красные в Харьков. Мамин Смольный – в море.
Новая классная дама. С желтым лицом.
На голодных уроках впервые не откликаются вызванные.
Одесса – Варна – София – Ниш – Белград.
Наконец Турецкий Бечей. Кофе с молоком на завтрак.
Тайные записи на всех языках. Знакомые русские кавалеры.
Одни с эполетами, другие в штатском.
Балканский Смольный.
Выпускные экзамены. Двери настежь!

Десять часов за кассой.
И так – десять лет…
Благородная девица в капиталистическом обществе.
За чужой кассой.
Мамина новая семья. Не изменившиеся обычаи.
Война. Красная армия.
Чаепитие с красными офицерами. Разговор по душам. До рассвета.
Разные взгляды. Общие слезы.
Занавес. Упал. Поднялся.

И мама пришла к Ленину,
как в торжественный зал. Как на прием
к новому директору в Смольном.
Поклонилась и молча прошла.
Седая.
Он уже был моложе.