Сергей Степанов-Прошельцев - Без тебя

длинная, плацкартная, смертная тоска.

А ещё – тяжёлая, липкая бессонница,

та, что не уносится вместе с ветром вдаль,

и в том скором поезде почему-то вспомнится

глаз твоих полуночных голубой февраль.

Но слепыми вьюгами годы запорошены

и свою верёвочку продолжают вить…

Отчего мы в старости не прощаем прошлое?

Оттого, что прошлое не дано забыть?

* * *

Закрыло облако полнеба,

дождь без разбора лужи метит…

Нет одиночества полнее

когда один ты в целом свете.

Рождаясь из дождя и дыма,

как туча, прячась в голубое,

оно, как рок, неотвратимо

нависло мраком над тобою.

Молчанье… Нет его заразней —

никто и слова не промолвит.

Но ты встречаешь без боязни

сверканье яростное молний.

И так порой грохочет с неба,

как бьют кувалдою с размаха,

и нету чувства, кроме гнева,

и только в сердце нету страха.

Не ждешь, что сверху рухнет швеллер, взметнув пургу бетонной крошки, —

тебе всегда куда страшнее

пустое кресло у окошка.

* * *

Воскресенье — самый чёрный,

самый тусклый день недели,

потому что вновь с печалью

ты своей наедине.

Ты вздыхаешь обречённо,

хоть терпенье на пределе,

наливаешь чашку чая —

и всё это, как во сне.

Дверь заклинило от снега,

завалило двор по пояс,

облака – как оригами,

птичий не слыхать галдёж…

Здесь, на станции Онега,

ждешь давно ты скорый поезд —

занесло его снегами,

только ты, как прежде, ждёшь.

И когда лежишь на койке,

когда ждёшь безликих буден,

когда кот глядит с укором —

молока желает зверь, —

не считай на пальцах, сколько

было бед и сколько будет,

верь, что скоро, очень скоро

и к тебе придёт апрель.

* * *

Вот повернёшь ты голову,

помолодев лет на…

Серебряное олово

на плечи льёт луна.

Деревья и кустарники

и вечер голубой.

Я вовсе не состарился,

когда опять с тобой.

Я все забыл неладное,

все горестные дни,

опять вокруг гирляндами

развешаны огни.

И музыка на катере,

не знаю, для чего,

но нет дороги скатертью

до счастья моего.

И кончится всё, кроме как

вот этот майский дождь,

где счастье – вроде промелька

того, что не вернёшь.

* * *

Повсюду цвели мандарины,

и гальку слюнявил прибой.

Зачем мне судьба подарила

ту первую встречу с тобой?

Я снова её вспоминаю —

забыть я с годами не смог—

ленивое марево мая

и море ручное у ног.

Но быстро летели недели,

свой счёт уступая годам…

За веер той белой метели

я всё в этой жизни отдам.

За эти туманные дали, за эту

безбрежную гладь,

за то, что никто не подарит,

и что никому не отнять.

…откуда я всё это знал?..

* * *

Снова я вижу нерезко

сумрак ласкающий лунный,

и, словно сыра нарезку,

в ночь уходящие дюны.

Море вздыхает несыто —

власть это лунного жезла…

Щедро песок мне отсыпал

грусти о том, что исчезло.

Но не утрата – отрада,

что те мгновения были

и что всегда с ними рядом

эти глаза голубые.

Я соврал, что к тебе заглянул по пути —

битый час под дождем сиротливо я мок,

и к тебе я прощаться пришел, ты прости,

не сердись, но иначе я просто не мог.

Я, остриженный наголо, кепочку снял

(парикмахер меня округлил в аккурат),

но смотрела ты в сторону, мимо меня,

и спокойным был твой

невнимательный взгляд.

Твои губы…

Зачем они так холодны?

На лице твоем бледность от частых ангин…

И, наверно, ты знала давно, что должны

мы расстаться вот так – ни друзья, ни враги.

Я молчал. Да и ты промолчала в ответ,

отвернувшись. Я хмур был, обижен и зол.

А когда уходил, ты смотрела мне вслед,

удивляясь тому, что к тебе я пришёл.

* * *

Откуда я всё это знал? Ведь был я не пророк.

Откуда, из какого сна я это всё извлёк?

А это и не сон уже, а так – сплошной обман,

и сверху белое драже швыряет в нас зима.

Обман надёжно скрыт в словах, он – мутная вода…

Я что-то навсегда сломал, не верилось когда.

Обман – как душный сеновал, а явь – простор мечтам,

когда, как речка, синева в глаза впадала нам.

Но всё пошло вперекувыр, всё стало вдруг не то,

ведь в чём был тот обман, увы, не знал из нас никто.

Нет, я нисколько не позёр, но тут такой загиб,

что лучше пережить позор, ведь мы теперь – враги.

Враги… Я этому не рад, но это не сказал.

Враги, когда отводим взгляд, чтоб не глядеть в глаза.

Враги – когда прощенья ждешь, но мир недостижим.

Враги – когда мы верим в ложь, а правду говорим.

* * *

Жизнь время мотает на спицы,

впадает душа в летаргию.

Но снова, как раньше, не спится,

всё помнятся ночи другие.

Я слышу листвы шелестенье,

и ветка мелькает кривая.

Своею летящею тенью

она мою тень накрывает.

И гром в отдалении охнет,

и вечер томительно-розов…

А помнишь: стучала нам в окна

такая же ветка берёзы?

С судьбою тогда еще в споре,

мы вздрагивали от стука,

не зная, что нам семафорит,

что нас настигает разлука.

* * *

Когда утихнет шорох ног,

вне времени уже,

я постучу в твое окно

на третьем этаже.

Ты, приготовившись ко сну,

предвидеть не могла,

что веткой влажной я коснусь

холодного стекла.

Но ты услышишь мой сигнал,

как радостную весть,

как люди чувствуют всегда,

что рядом кто-то есть,

что у меня (поймешь ли ты?)

был шанс один из ста —

обнять тебя рукой листвы,

на цыпочки привстав…

* * *.

Напрасная времени трата —

ждать писем, что ты не писала.

И к прежнему нету возврата —

такое кривое лекало.

Я был чем-то вроде болида,

летел траекторией дерзкой.

Такое не снилось Эвклиду,

об этом не знал Лобачевский.

Я врежусь, наверное, с лёту

и буду лежать подзаборно..

Ты если почувствуешь что-то,

не думай, что было мне больно.

* * *

Два месяца с лишним, два месяца с лишним,

как тень моя призраком бродит по стенам.

И голос мой больше в квартире не слышно,

и кажется, будто она опустела.

Взгляни: пожелтели в прихожей обои,

и двери рассохлись, что кожей обиты.

Мы ссорились здесь и мирились с тобою,

прощая и не забывая обиды.

Здесь нас в январе донимали простуды

и не было крыльев душе для полёта.

И воздух был рыхлый и вязкий, как студень,

и мягко пружинил, как жижа болота.

И мы не смогли насладиться покоем —

чего-то опять нам с тобой не хватило.

И что-то такое, и что-то такое,

в чём главное было, ушло из квартиры.

Всмотрись: по ночам одинокие тени

обходят березку и столик трехногий.

Всмотрись: это наши с тобою потери.