Илья Бровтман - Самозванка

Горячим зноем расстилалось лето.
Звучал приятный певчий перелив.
Стояла золочёная карета,
За шторками хозяина укрыв.

Шесть лошадей, запряженные цугом,
Испуганно глядят по сторонам.
Свой взор, как будто обращая к слугам,
В недоуменье: – что за шум и гам?

Не глядя на карету золотую,
К ней приближался юноша нагой.
Замеченным быть кучером рискуя,
Нырнул в сундук кудрявой головой.

Захлопнув крышку, утонул в нарядах.
Качнулся на рессорах фаэтон.
Вдруг люди показались за оградой,
Карету, огибая с двух сторон.

Промчалась мимо шумная погоня,
С дубинками и шпагами в руках.
Испуганно шарахаются кони,
Привстали кучера на облучках.

Вот катится карета по дороге,
Всё время, ускоряя свой разбег.
А в сундуке, как будто зверь в берлоге,
Испуганно укрылся человек.

Не видя солнца и не зная время,
Он ориентир в пространстве потерял.
Сгибая непослушные колени,
В душистом женском платье утопал.

Заржали кони, скрипнули рессоры,
Качнувшись, будто из последних сил,
Остановились. Как же от позора
Удастся скрыться? – он себя спросил.

И замер, но сундук не открывают.
Раздался скоб тяжёлый мерный стук.
Шестёрка слуг, натужно чертыхаясь,
С кареты сняла кованый сундук.

Полёт над лестницей и мягкая посадка.
Шаги стихают где-то за углом.
Он крышку приоткрыл. С цветами кадка,
Накрытый стол с едою и вином.

Открылась дверь и в комнату влетела
Служанка, зацепившись за порог.
Дрожащею рукой в вино несмело
Насыпала какой-то порошок.

И упорхнула с веткой винограда.
Сундук покинул юноша нагой.
И облачился в женские наряды.
Других не оказалось под рукой.

А вскоре в дверь прекрасная девица
Влетела мотыльком с букетом роз.
Увидев незнакомку, удивиться
Она смогла, задав немой вопрос.

Инкогнито своё не нарушая,
Юнец был белым словно полотно.
Он рассказал красотке без утая
Про порошок, что всыпан был в вино.

Позвав служанку, дева молодая
Ей приказала кубок осушить,
Но та упала в ноги ей, рыдая,
Крестясь и умоляя пощадить.

Изменницу, отправив без скандала,
Жалея об испорченном вине,
За девушку его, приняв, сказала:
– Прислуживать сегодня будешь мне.

Ему так часто довелось из платья
Девиц и женщин извлекать любя.
И многие из них в его объятье
Почувствовали женщиной себя.

Любовь не делит на младых и старых.
И часто, находясь, в объятьях дам,
Был опытен под сенью будуара
В делах амурных он не по годам.

Менял он маски, роли и жилища,
И обожал любовный карнавал.
Не жаловал ревнивцев духом нищих,
И часто их рогами украшал.

Немало юных дев и куртизанок
Ласкала эта сильная рука,
Но только роль угодливой служанки
Ему не довелось играть пока.

Все дамы напрягались как пружины
Когда валялся он у нежных ног,
Но эта в нём не видела мужчины.
Воспользоваться этим он не мог.

Невинна и юна девица была.
На вид не больше чем шестнадцать лет.
Он снял чулки, касаясь ножки милой
И начал расшнуровывать корсет.

Ещё не разу не снимал он платья
С прекрасных дев. Прозрачный пеньюар
Его встречал, и жаркие объятья,
Когда он попадал к ним в будуар.

Плясали, насмехаясь, Купидоны.
Как майский снег растаяла душа,
Когда в руках девичьи панталоны
Скользили вниз, завязками шурша.

Все мысли дам о новом туалете.
Но до чего нелепы их мечты.
Им невдомёк, что ничего на свете
Прекрасней нет девичьей наготы.

Особенно любуешься девицей
Когда перед тобой стоит она,
И знаешь, что горячею десницей
Была она твоей обнажена.

Никто не может долго видеть солнце.
Взглянув на миг, глаза отводим в тень.
Поэтому торопимся оконце
Гардиною закрыть в погожий день.

Девичье тело ярче, чем светило,
Но также ослепительно оно.
Какая-то неведомая сила
Манит и опьяняет как вино.

Ласкают взор две розовые точки.
Так хочется из них нектар испить.
И только шорох кружевной сорочки
Ночной, способен чуть умерить прыть.

Она легла на мягкие перины
С улыбкой безмятежной на лице,
А на софе устроился мужчина
В девичьей юбке, кружевном чепце.

В сон, погружаясь на своей постели,
В огромном зале видит он себя.
У юной королевы менестрелем
Поёт, на лютне струны теребя.

Вот королева на его коленях.
В её объятьях он про всё забыл.
Ей хочется горячих ощущений,
И он ей дарит юношеский пыл.

Он вспоминает жаркие объятья,
Но беспощаден и коварен рок.
Монарх рогатый застаёт без платья.
Спасла его лишь скорость юных ног.

Клинки достали стражники из ножен.
Рискуя распрощаться с головой,
Он наготой своей пугал прохожих,
Стремглав несясь по грязной мостовой.

Мелькали пяты по дороге вешней.
Он мчал, и подгонял его испуг.
И мысленно прощался с жизнью грешной,
Пока не юркнул в кованый сундук.

Сумел он в платьях девичьих укрыться
От злобных догоняющих солдат.
А после эта юная девица,
Её пьянящий сладкий аромат.

Во сне он вновь снимал девичье платье,
Лаская огрубевшие соски.
Распял её фигуру на кровати,
Сжимая плечи в крепкие тиски.

Во сне всё можно как на эшафоте.
Не ведают фантазии границ.
Ты можешь предаваться зову плоти.
Во сне не видно глаз, не видно лиц.

Он как вампир впивался в незнакомку.
Ему повиновалась вся она.
И ароматом непомерно тонким
Пленён был он, хмелея без вина.

Он долго мог парить в саду Морфея.
Вдруг шорох пробудил его от сна.
Открыв глаза, он увидал злодея.
В окно светила полная Луна.

Увидел в лунном свете, что к алькову
Идёт крадучись молодой мулат.
Почти не слышно цокают подковы.
И вдруг в его руке сверкнул булат.

Кинжал занесен, сомневаться поздно.
Подсвечник оказался под рукой.
Мулат огромный ростом, видом грозный
Упал на пол с разбитой головой.