Семён Бродецкий - Мозаика

Светятся в темноте шрамы
Предтечей зари,
Обратным отсчётом гаммы:
Четыре, три с половиной, три
(окурок туша о стыд
предательских спин
трусливых навзрыд),
Два, один…

Вечера овод крадёт огонь
На полумесяце натянутого лука,
Расходятся шёлковый конь,
Риса душа и жаба бамбука.

Золотым лицом в горе
Упёршейся пиком в бездну,
День хранит секрет
Спрятанный в крови железной.

Потомки семи семей
Заключили договор со смертью,
Нет зверя коварней и злей
Собаки с золотой шерстью.

Отшельники небесные
В саронгах из крапивы
Телесное
Выдыхают с приливом.

От рожденья слепа
Тишины и взрыва дочь,
В море на небо тропа
По которой ступает ночь.

В ведущие на смерть мифы чужие играют
Двадцатилетние дети,
Оружие врагов сжигает
Предрассветный ветер.

Любовница неотвратимой беды
Растоптала тех, кто ниже ростом,
Собирает её следы
Вертикальный перекрёсток.

Ночные молнии в гавани
Отбеливают виски,
За каюты закрытыми ставнями
Марс за Цезаря отомстит.
Парящий под собственным весом,
Он преисполнен соратников ножами,
В шуме леса
Похороненный под щитами.
Его венец
Уже не найти,
Как конец
И начало обрезанной нити.

Третий сын драконоборец
Предал жизнь отчизне,
Прорастает в горе
Мысль не-жизни.

Царь-колдун предельно ясно
В протокол пишет формулы, пропадая
В белом, в красном
Появляясь,
Мир расплавленным металлом очищая.

Небесная твердь звёздной ночи
Тысячу сказок спела,
Она отличалась от прочих:
Её любовь – вода, огонь – её тело.

Демонов белый шах
Высушивает в понимание
Соль в слезах
Заточённого в башне молчания.

Как знамя фартук кузнеца
Укрывает теплом,
Сын не рождённого беглеца
После смерти стал отцом.

Весть мирная растопила тревогу,
Весь восток Ахриман простил,
Все ложные имена бога
В созвездии трёх светил.

Промой глаза – ты видел мёртвых,
Ты слышал то, что необъяснимо,
А из твоих колен протёртых
Вернулись стрелы на небесные равнины.

Картиной в синих тонах
Смелость уснёт в дикаре,
Только предки были на его похоронах
На упавшей с неба горе.

Из земли его плоть
И кости его из ивы,
Ему удалось скорлупу расколоть,
Поднимая лицо из жемчужин прилива.

Связи незримая сеть
В потоках исчезает,
Бог утёса, чёрный медведь,
Воду копьём пронзает.

Пёс саблезубый смотрит в зеркало из паутины,
Пряча иглу в рукаве,
Обваливая плотины
Пытаясь найти наконечник стрелы в горящей траве.

Глаз пылающие зеркала на морских дорогах
Разливают по пинтам отраву,
Танцует под свирель козерога
В плаще из колосьев журавль.

Из пены волн катана в чёрной берёзе
Подчёркивает конец погони,
Он потом допишет это в прозе,
Тебе протягивая лезвие ладони.

Раковин перстни у пришельца на клешне,
Похищенная жена чужая
В огне
Рожает.

Мы могли быть другими
В мире, укутанном в колдовстве.
Ты – с мечтами морскими,
Я – с берёзовым нимбом на голове.

На последнем, не крайнем, севере
Принимая ванну из сладостей,
Смотришь поверх веера
В мрачной радости.

В глубоком сне ты дышишь волнами,
Что гладят мохнатый берег,
Смехом дыханье наполнено
Тех, кто в тебя верит.

Богини Урана экстаз в пророчестве,
Акт сплетённых ног.
Знай, что в своём одиночестве
Ты не одинок.

Грустью новый рассвет
Наполняет зарю,
Друзей уже нет,
А я всё курю.

Я оконной рамой
Обрезал луну,
Сжимая в кармане
Времени струну.

Это сумерки ума – молитва,
Одиночества ночь,
И кроме бритвы
Тебе некому помочь.

Поскользнётся бег
В сугробов горе,
Когда весь снег
Превратится в море.

Молчанье душу рвёт
Музыку заглушая,
Смеха первый полёт
Когтями обрывая.

Это сумерки ума – молитва,
Одиночества ночь,
Закончатся битвы,
Унося слёзы прочь.

Поскользнётся бег
В сугробов горе,
Когда весь снег
Превратится в море.

Понедельника повстанцы
Сплетают в рассветы
Вибрацию танца
С вибрацией цвета.

Погасшими страницами
От доброй шутки
Под ресницами
Обрушится дом рассудка.

Резиновых мускулов чистота
Исполняет только нужные из желаний,
Как и улучшенная красота,
Любовь идеальна без воспоминаний.

Просыпались слова рассказчика
Святой росой на крапиву.
Реальность подозрительно навязчива
И кажется фальшивой.

Песня водой рассекла
Горло песочного певца.
Распят Бог Стекла
На суровых бровях своего отца.