Бахтиёр Ирмухамедов - Избранные нетленки в одном томе

Ты будешь всегда надо мной издеваться,
Ты будешь всегда избегать моих слов.
Я был бы готов за тебя передраться
Со всей этой сворой борзеющих псов,
Но ты, не сумевшая выйти из прежних,
Капризно-разнузданных дней и ночей,
Живёшь королевой надменной и снежной,
Не веря слезам обгоревших свечей.
И мнится порой, что на севере дальнем,
В глубинных пластах вековой мерзлоты
Замерзшее сердце в шкатулке хрустальной
Таишь от меня бессердечная ты;
И нет к той шкатулке сквозь тундру прохода —
Иначе б я вынул её из мерзлот,
Разбил бы хрусталь, и ещё до восхода
Сошёл бы с сердечка оттаявший лед.
Но нет никакой на спасенье надежды —
Шкатулка упрятана в глуби глубин.
Поэтому будут насмешки, как прежде,
Сопутствовать горю влюблённых седин.

Ты спросила у моей печали:
«Отчего хозяин твой в слезах?
Оттого ль, что чайки прокричали
Об утопших в море небесах?».
И печаль ответила, что слёзы —
Памяти солёное стекло:
Сквозь него хозяин видит грозы,
И как море в небо утекло.
Ты у грусти у моей спросила:
«Твой владелец мрачен отчего?
Может быть, неведомая сила
Помутила разум у него?».
И сказала грусть: «Помимо воли
В мире всякое имеет быть.
Кто не испытал душевной боли,
Тот не ведал радости любить».
Ты у горя моего пытала:
«Чем живёт владыка твой теперь,
Почему глядит он так устало
На молчаньем запертую дверь?».
И ответил сам я вместо горя:
«Перестань терзать мои мечты:
Ведь вослед исчезнувшему морю
Мое сердце бросила и ты…».

…И век мне воли не видать
За нежелание страдать,
За неумение терпеть,
Когда сечёт по сердцу плеть.
И век в плену мне пребывать
За роковую благодать
Лукавых глаз, коварных уст,
Убивших свет высоких чувств.
И век причину мне искать,
Как мог так быстро я устать
От верных звёзд и сладких снов,
Даривших блажь певучих слов.
И век пройдёт, как Божья рать,
И лягу я навечно спать,
Не превзойдя, как вечный плен,
Святую боль чужих измен.

И эта осень мне не удалась…
Пора моих высоких вдохновений,
Ты изменять мне стала, ты сдалась
На милость зла и пагубных сомнений.
А были годы! – Помнишь, из дождей
Слагали мы живительные песни,
Бродили по бульварам ворожей,
И жизнь казалась сказкой интересной?
А помнишь год, тот самый лучший год,
Когда под сенью северного сада
Мы отреклись от горя и невзгод
И наслаждались фугой листопада?
Или тот год, когда наперекор
Всему тому, что как-то нам мешало,
Мы тучи и ветра соединили в хор —
И оратория во весь сезон звучала?
А что ж теперь? Пейзаж твой вроде тот,
И вроде ливни те же и бульвары,
И листопад… но где былые чары,
Чему никто названья не найдёт?!
Уж третий год твои сады и ветры
Мне реквием слагают и поют,
И я, как дервиш, отмеряю метры
По слякоти в разрушенный приют.
Пора моих печальных вдохновений,
Сними с меня свой сумеречный сглаз,
Чтоб через год не произнёс я пени:
И эта осень мне не удалась…

Ты лишена романтики любви
Или, по крайней мере, упоенья
От колдовского жжения в крови,
Когда бурлит истомой вожделенье.
Ты лишена способности любить,
Сходить с ума от чувств, высокой страсти…
Не потому ль ты продолжаешь жить
По легкому закону безучастья?

Что стоит жизнь, когда пуста душа?…

Ход времени жесток и неподвластен.
Года упрямо гнут и гнут судьбу.
Ты на сочувствие накладывал табу —
Так не проси ни у кого участья.
Ты отдавался полностью любви,
И, может быть, тебя любили тоже,
Но всё прошло – на одиноком ложе
Ты недвижим…. Где женщины твои?
Кто о тебе – таком – отныне вспомнит? —
Теперь без денег ты, без чина и без дел.
Когда царит повсюду беспредел,
Кто твою чашу влагою наполнит?
Ты брошен всеми, как и заслужил.
Ты предавал и предан был друзьями.
Какая боль, когда перед глазами
Уходит в дым, чем в жизни дорожил!
Но время не умеет возвращаться
И никому пощады не даёт,
Оно лишь тихо всем преподаёт,
Как бережно с ним надо обращаться.

А между нами всё так же пусто:
Живём, как кобра живёт с мангустом;
Терзаем всуе друг другу души,
Как будто нет решенья лучше.
Ты поддаёшься сторонним взглядам
И предаёшь мангуста гадам;
Тебя уводит любое слово;
Ты повторяешь зигзаги снова.
Но, вопреки твоим извивам,
Твоим укусам, внезапным взрывам,
Я терпеливо, свернувшись в узел,
Возобновляю кошмар союза,
Возобновляю союз непрочный
На миг любви недолгосрочный.
А после вновь всё – так же пусто:
Ведь кобра жаждет других мангустов.

Есть человек – и, значит, есть сомненья,
Как есть во всём и дружба, и вражда.
Но быть должно и к истине стремленье,
Иначе жизнь – ненужная нужда.
Есть человек, и он живёт и дышит,
Пытаясь миру что-то объяснить,
Но мир его не слушает, не слышит,
А норовит изгнать или казнить.
Был человек…. Его постигла участь
Затравленных любовью и хулой.
Но кто поручится, что мудрый Случай
Откроет истину дряхлеющей рукой?!

«Весь мир – театр, и люди в нём – актеры», —
Шекспир сказал и успокоил души.
Века проходят, но никто не спорит
С тем, что легко отвергнуть и разрушить.
Да, мир – театр, но люди в нём – лишь куклы:
На ниточках висят они убого
(И движет ими не мираж-паук ли,
Что выдаёт себя всегда за Бога?).
И люди-куклы, думая, что сами
Вершат дела и мыслят, и страдают,
Не ведают, что там, за небесами
Концами нитей кто-то управляет.
И, видя, как безвольны куклы-люди,
Как глупо их пустое самомненье,
Я говорю себе: играть не буду
В театре кукол чьё-то шевеленье.
И под всевластным вечно небосводом
Я помечаю понятое меткой,
Что лучше быть незримым кукловодом,
Чем быть на публике марионеткой.

Никто нам не скажет, куда подевались
Безумные ночи, волшебные сны.
Во имя чего мы так глупо расстались,
На боль и страдание обречены?
И небо, и звёзды, и море, и песни —
Всё нами дышало, всё было для нас!
Но что же случилось в тот час неизвестный,
В тот, словно убийца, подкравшийся, час?
Кому помешало двух душ единенье,
Друг друга нашедших судьбе вопреки?
Чья зависть внесла в эти души сомненье?
Никто нам не скажет, кто наши враги.
И в этой толпе малодушной случайно
Дано ли нам встретиться, свидеться вновь?
Причина разлуки – извечная тайна,
Но большая тайна – былая любовь.