Татьяна Батурина - Взмах. Былое и дали в поэмах и стихотворениях

Одолел солдатчину Игнат –
Кто теперь? Ни пахарь, ни солдат.
Позади – военная неволя,
Впереди – родимая недоля.
Дошагал до дому, седоус.
Ну, а дом не полон и не пуст –

Вовсе нету отческого дома…
Времени трухлявая солома
Занесла сгоревшее село,
Вся судьба Игната – наголо.

Не зовёт, не чудится Татьяна,
Сам-один стоит среди бурьяна.
«Как жила, любезная жена?
Может, и теперь ещё жива?
Под какою кровлей, кем сохранна
Временем гонимая Татьяна?»

…То ли ветер налетел врасплох,
То ль донёсся чей-то тихий вздох.
Оглядел Игнат свою деляну:
«Поживу, пожду, поди, Татьяну».

Жил и ждал, не помня лет и зим,
Поневоле стар и нелюдим,
Ставил дом и нянчил огородец
И копал диковинный колодец.

Год копал – земля была темна,
На второй – пробился свет со дна,
А на третий словно засияло
В глубине небесное зерцало.

Отразился в небе чей-то лик –
В глубину Игнат лицом проник:
Показалось? Вроде показалось,
Но на сердце будто что осталось…

И судьбу свою в единый миг
Не умом – душой Игнат постиг:
Для Татьяны, помня про живую,
Добывал он воду ключевую.

Стало быть, водица непроста…
И потом до самого креста
Воду величал Игнат Татьяной –
Словно бы женою богоданной.

А вода, прозрачная, как скло,
Собрала вокруг себя село –
По доминке, словно по крупинке,
По тропинке, словно по пылинке…

Что к сему добавить я могу?
Мысль ясна, но замкнута в кругу
Времени, а вымысел беспечен
И в пристрастье к мистике замечен.

Втайне понимаю: я права,
Коль вода Татьянина жива,
Только что ей жизнь моя и бренность?
Разве что роднит одноименность.

А ещё – любови старина,
Что сквозь чудеса и времена
Кличет нас из ласкового края,
Под лебяжью руку собирая.

В луга шуршащие, колючие,
В луга прозрачные летим,
Где росы полнятся летучие
Пчелиным стоном золотым.

Здесь лёгкость юная, волшебная
Во мне звенит, как тетива,
А низом стелется целебная
Собачья тайная трава.

И рыщет он, мой пёс оранжевый,
Среди пуховых смирных пчел:
Что он читает носом сажевым,
А после думает о чём?

Хочу, чтоб и смешно, и весело,
Развесив розовый язык,
Моя собака куролесила,
Лишь радость пробуя на клык!

А то в унынье и суровости
В дому скитается за мной,
Перенося тоскливо новости
Моей свободы разливной.

Лети, весёлая охотница,
Пока не выжжен луг дотла,
Пока росы цветная горница
Влажным-влажна, светлым-светла…

Тень прощания взор укрывает
Белым платом и алой метелью –
Так бывает?
Надснежной свирелью
Живу душу мою овевает
Ветр прощенья: бывает, бывает…

И́схнет [5] И́схнет – иссохнет ( др.-рус. ). сердце иль совоссияет
С белым светом?
Надснежной гардиной
Над оконной родной крестовиной
Утро сердце умилостивляет
И прости́нами увеселяет!

О, святые прощенья-прости́ны!
Все начала в них, все сердцевины –
Столь старинны они, столь былинны,
Что иной не провидят судьбины
Даже зоркие гроздья рябины
Сквозь окошечко родовичей…

Случившееся нынче иль вчера,
Не ставшее ни счастьем, ни бедою,
Наскучивает скоро, что игра
В шары, да и проходит чередою.

Зато былою ветреностью лет
Любуюсь, ведь она не повторится,
Как молодая грозка-пламенница,
Сверкнувшая из небыли в рассвет.

Всё это ты, душа моя, всё ты
Надумывала тайны и мечты,
Изобретала радостный раёшник [6] Раёшник – гранёное стёклышко, показывающее предметы в радужных цветах (сл. Даля). Здесь: призма радостных явлений бытия (авт. неологизм). …

Труды порой бывали нелегки,
Но ты носила в милые деньки
Корону на главе, а не кокошник!

Во времени оном, когда набело
Вкруг былей росли небылицы,
Царицыно Имя на город сошло –
Как милость Небесной Царицы.

Доныне струится целебный елей
На пьяно-забвенные лица –
Ужели они царицанских кровей
Во граде Небесной Царицы?

Скучает народ самой подлой тоской
И алчет нетрезвого быта,
Порой разумея: престольной Москвой
Великая Русь позабыта.

Гуляем да пляшем, да пьём, да поём,
Да жалимся Божьему Царству,
Как землю Отецкую, души внаём
Сдаём самому государству.

Но так ли грозны переветы судьбы
И грехопадений плени́цы,
Коль всякую тварь обымают мольбы
И слёзы Небесной Царицы?

Смущённо колеблется сердцем народ,
Держатель Царёвой землицы:
А если Царицын – исход и восход
К Престолу Небесной Царицы?..

А Царьград от Царицына недалеко:
Соименники звёздное пьют молоко
Там, на Млечном Пути, на дороге царей,
Но пустынно Земле без былых алтарей.
Возвратится ль Царицын, вернётся ль Царьград?
Обмираю, душою скользя наугад
В даль, где время царицынский вьёт вековей:
Царицанка я – стало быть, царских кровей.
Оттого эта странная древняя грусть,
Что Христова престолонаследница Русь
Не царицей живёт на крещёной земле –
Словно нищенка, роется в древней золе:
В той золе ещё дышит царьградский подзол,
Той золой осквернён Православный престол.
Неужель на Руси не родится пророк,
Не восплачет, сколь грозен царьградский урок?

…Пять веков без креста Византия и храм,
Пять веков здесь курится чужой фимиам,
Но не клонит София святого лица,
Дабы кто не восхитил златого венца.
То – венец ожиданья, и немудрено:
Воспарит над Софией однажды вольно
Восьмилучье креста, воссияет алтарь,
И восславит Христа Православнейший царь.
И София, подъяв над владыкой венец,
Лебедицей взлетит с цареградских крылец…
Совершится пророчество, нет ли – как знать,
Ведь в Царьграде пока надмевается тать,
Аки беркут, когтится во древних дверях,
Аки лев, вьётся в рыке при древних камнях.
Долго ль зверю кружить меж святых колоннад?
Скоро ль колокол Божий прибудет в Царьград?
Или Русь-царицанка забыла про щит,
Что Олегом к вратам цареградским прибит?