Василий Макеев - Белый свет

Но осень взлетела на шаткий порог,
Звеня золотыми ключами.
Поблекла луна, и уныл кострожог,
И старость ворчит за плечами.

Остатний денек оголтелого лета —
Ни песни тебе,
ни скупого куплета.
Шарахнула осень навскидку дуплетом —
Осины зажглись несмолкаемым цветом.

И пасмурной стала вода в Бузулуке,
Талы заломили пугливые руки,
Камыш заскрипел в настороженной муке,
Но свадьбы играют навзрыд по округе.

Штаны надевают, шары надувают,
Податливых свашек в кустах прогревают,
С мошной невеликой идут к караваю,
И радость клокочет в душе хоровая!

Остатний денек оставляет надежду
На странную склонность к любви и побегу.
Но я, разомкнув воспаленные вежды,
Ни тем и ни этим привычно не брежу.

Что ж, жизнь обносилась,
судьба истрепалась…
Скажите на милость – великая малость!
Туга не задушит, ужалит не жалость,
А больше гнетет удалая усталость.

Остатний денек расставанный, печальный —
Он весь под рукой, а как будто бы дальний,
Еще не короткий,
Но и не пространный,
Единственный мой, потому и остатний.

Как истовый казак
Я не знавал лаптей,
Ножонки чирики
Держали в теплоте,
Но как хотелось мне
Вольготней и ловчей
Прошлепать босиком
По жизненной тропе.

В отрогах и садах
Я ночевал в охотку,
В плетни свои впрягал
Коварный краснотал,
На празднества любви
Носил косоворотку
В горошек голубой
И с «выходом» плясал!

«Во здравие» свобод
Послушно вымер хутор,
И некуда писать
Разбежистой родне.
Я дачу подарил,
Я пропил враз компьютер,
Но шашку берегу
И плетку на стене.

В курятнике страны
Квакочут олигархи
И дружно сепетят
С приема на прием
В кольце киношных шлюх,
А мы, как в зоопарке,
Выпрашиваем мзду
То трешкой, то рублем.

Доколе ворожить,
Доколе побираться
И уши оплетать
Прокисшею лапшой?
А я среди страны
Случайного богатства,
Как паинька, стою —
Веселый и босой!

Осень не кривая и не кривдая,
И не раструсившая гумно,
Вдовьим платом совестно покрытая,
Глянула в глазастое окно.

Расстелю ей праздничные скатерти
С намереньем в гости пригласить.
У нее, как и у Божьей Матери,
Стыдно милосердия просить.

Все же самозванцем иль посредником
Ей поклон почтительный кладу,
Чтоб она осталась не последнею
В нашем человеческом роду —

Да простит нам миром искушения,
Гордые, безбожные года,
Чтобы неизбывного крушения
Мы не испытали никогда.

За себя молиться непростительно,
Выкипела поздняя слеза…
Осень прикрывает искупительно
Пятаками медными глаза.

Дни ступают пьяницы квелей,
Осень поерошилась и взволгла.
Хорошо, что листья с тополей
Облетают вычурно и долго.

А который скорый, как на грех,
Весело сорвавшийся со спицы
И познавший гибельность утех,
Не успеет вдоволь накружиться.

Он не сгинет страстно на юру,
Смерть прияв, как некую небрежность,
Потому что властвует в миру
Дивное понятье – неизбежность…

Уже подморожен шиповник
И выпал снежок перьевой,
По снегу Никола Угодник
Прошелся кудрявой метлой,

А может, своей бородою
С окладистую копну…
Покатишь его бороздою —
Порушишь его седину.

Снежок, как первач, духовитый,
Но, правда, недолго земной,
Ведь ивы еще перевиты
Бурелою вязью хмельной.

Зима второпях нерестится,
Румянец не сходит с лица,
Но я опасаюсь спуститься
На снег с родового крыльца.

Жена, друзья, врачи
За мною смотрят в оба,
Перечисляют впрок
Задорные грехи.
А на меня Господь
Почто нагнал хворобу?
Чтоб я писал в больнице
Счастливые стихи!

Я лаской окружен,
Как в тридевятом детстве,
И для меня сам черт
Не сродник и не брат.
А рядышком майор
Стенает по соседству,
И дань ему несет
Ментовский майорат.

Он втихаря коньяк
Нальет мне вместо чаю
И хитренько глядит,
Как я на то гляжу,
Но я его обман
Прикольно привечаю
И байку с матерком
Обменно расскажу.

Вот так мы дым чадим
В больнице двадцать пятой —
Что «барыню» пляши,
Что поздним волком вой…
А в парке за окном
Осенние опята
Смирехонько стоят
Под палою листвой.

Не дай Господь приять
Больничные привычки,
Я буду на миру
Здоровым на все сто,
Коль добрый пересуд
Далекой электрички
Зовет меня в ночи
В домо́вое гнездо.

Пред мамой и женой
Винюсь небеспричинно,
Да обрести им вновь
Мной вспугнутый покой!
А через тройку лет
Песчаная пучина
Бери меня за грудь
Хоть голою рукой!

Собираю кленовые листья ладонные,
Выставляю в кефирной бутылке в окно,
Чтоб глазели в тепле в эту осень бездонную,
Поменявшую совесть на сырость давно.

Я себя наобум тоже где-нибудь выставил,
Да больничные стены смешны, как желтки.
И медсестры скользят, словно белые выстрелы,
Из «тяжелых палат» раздаются хлипки.

Нет уж, лучше блюсти листья клена ладонные,
Им больничный покой благодатен вполне.
Пусть они за окном пролетают бездомные,
Пусть мне радуют душу, цветя на окне.

Почему на свадьбы дарят
Всё цветы нечётные?
Почему несут ко гробу
Чётные цветы?
Быть должно наоборот,
Но – неприворотные —
Мы в своих преданьях скорых
Сказочно-просты.

Потому ли, что цветы
Стали покупные
И бессчетная теперь
Праздников кутья?
Я же свадеб не играл,
И мои родные
Не давали на пропой
Сроду ни копья.

Но когда я, наконец,
Толком затоскую
И рукой благословлю
Наш унылый кров,
Положи мне в головах
Лилию нагую —
Только лилию одну
С кипой лепестков…

Был поэт таинственным, как шорох,
Заплетал словесные плетни,
И за ним катился валкий ворох
Славы и завистливой ругни.

Но отпахло мятой и сиренью,
Угольки прищурились во мгле.
Ни одно его стихотворенье
Так и не осталось на земле.