Василий Макеев - Белый свет

Когда б я знал, на что и где упасть,
Соломки постелил бы на дорогу.
Я сроду не отваживаюсь красть
И не надеюсь на щедроты Бога.

Да зарастет былое трын-травой,
О будущем не вымолвлю ни звука.
Кувшинка мне пожарной головой
Легко кивает с глади Бузулука.

Сентябрь поспел, как жито в закромах,
И небеса бездонно-запредельны,
И сосны бузулуцкие впотьмах
Качаются почти что корабельно.

Как славно душу тешить в сентябре
Тем, у кого мозги давно седые.
В филоновской церквушке на бугре
Венчаются поспешно молодые.

Потом они челомкаются всласть…
А мне уже и сласть не по карману.
Но коль не в силах вечности украсть,
Я никому завидовать не стану.

Иду враскачку, как за плугом,
Как будто поднимаю зябь.
Я вновь прощаюсь с Бузулуком,
На нем стоит такая рябь.

Такие горькие морщины
Стремятся дружно совпадать,
Что, думаю, с его кручиной
Моей вовек не совладать.

Я сам бы стать хотел рекою,
Ласкать кувшинки на корню,
Коней кропить на водопое,
Возить на скатах ребятню,

Росу рассыпать по угодьям,
Ворочать камушки и пни
И горделивым половодьем
По грудь захлестывать плетни.

Увы, догадкой неизменной
Делюсь в душе и на челе:
Ты – Бузулук, ты – неподдельный,
А я – расхожий на земле…

И нет добра от сглазу,
И воли тоже нет —
Последний синеглазый
Заплаканный поэт.

Я жил не по заказу
Голубил белый свет —
Последний синеглазый
Взаправдашний поэт.

Враги черней, чем галки
Средь сумрачного дня,
В их разномастной свалке
Клевать взялись меня.

И длилось окаянство,
И веял адский дым:
Мое степное пьянство
Вдруг в горле стало им.

Но я не сдамся сразу —
Живуч, как бересклет,
Последний синеглазый
Ославленный поэт.

Я слыхом не слыхал
Моих врагов,
Полжизни мне они
Не представлялись.
В миру со мной
Задорно забавлялись,
Не трогая
Сердечных берегов.
От сытости ль
Они не объявлялись,
Иль от избытка ситных пирогов?

Жили гении, безумцы,
Время встало на попа.
Ныне в моде остроумцы,
Деловая шантрапа.

Не прольют и не проточат,
И под видом простоты
Насулят и наморочат —
И прошмыгают в кусты.

Кто бы их ни славословил,
Я признаю все равно,
Что в кустах им приготовил
Дюже знатное пятно!

Смладу баский, в старости путевый,
Знахарям и пахарям родня,
Я себя вгоняю в гроб дубовый,
Не сожгите, граждане, меня!

Я свое отмаял и отмучил,
Темечко повинное склоня.
Если что нескладно отчебучил,
Извиняйте, граждане, меня!

Век непраздный я в охотку прожил
В затишке домашнего плетня —
Мирозданье, стало быть, скукожил —
Прокляните, граждане, меня!

Но душе взаправду надоели
Всяческие свары и ругня.
На страстной предпраздничной неделе
Посетите, граждане, меня!

Я уже собой не озорую,
Не страшусь судьбинного ремня.
И привычно в землю-мать сырую
Положите, граждане, меня!

Я переругался с белым светом
Хоть, как прежде,
мил он, белый свет.
Скучно быть приветливым поэтом
Да еще на склоне бражных лет.

Про себя я мало понимаю,
Только душу овевает страх,
Если сторона моя родная
Молчаливо гинет на глазах.

Разве было
в памяти возможно
Выставить кому-нибудь вину,
Что трава садовая безбожно
Высыхает прямо на корню,

Что Фетисов плес подернут ряской,
Суслики покинули и гать…
Никакою жалостью и таской
Никого из падших не унять.

Вроде солнце село на закорки,
И живут на хуторе одни
Две усталых бабы-однодворки
Вдалеке от радостной родни.