Елизавета Иванникова - Арфа серафима

Доступным стало пониманье
Того, чему названья нет:
Ведь тут в смиренье и молчанье
Святой провёл тринадцать лет.

Здесь по-иному время длится,
И тысячу безмерных дней
На камне старец мог молиться,
И было всё так близко ей.

Державы слава и ограда,
Во плоти ангел Серафим,
Он с нею был всё время рядом,
Она молилась вместе с ним!

О, как страшна молитва бесам!
Звук проносился невесом
Над тем мордовским чёрным лесом,
Где Болдинский гнездился дом.

Невинной радостью искрится
Тот день, что памятью глубок,
В нем полдня огненные спицы
Воткнуты в солнечный клубок.

По лесу, собирая шишки,
Она прошлась почти без сил.
Ей всё казалось: бурый мишка
Здесь беспрепятственно бродил.

И горько сердце стало биться,
Домой забота позвала,
Там, в Усть-Медведицкой станице,
Своя Медведица была.

Текла сквозь дебри краснотала,
Закатным пламенем горя,
И синеву давно впитала
В название монастыря.

Там заждались родные тени…
По Воле Божьей неспроста
В сей день для матушки Арсении
Открылись Смертные Врата.

И так провидчески незримо
Сплетало нити Бытиё:
С днем прославленья Серафима
Кончину светлую её.

Мы все прописаны в двадцатом,
В том веке, канувшем давно:
Мальчишка, бегавший когда-то
Смотреть военное кино.

Сосед, что с ним под дулей старой
Сидел за шахматной доской,
Потом, задумавшись устало,
Стоял над кручею донской.

Пиджак писательский накинув,
Беззвучный слыша перезвон,
Следил за журавлиным клином,
И сердце плакало вдогон.

Как-будто горний ветер дунул,
И тьма рассеялась над ним,
Когда из отчества придумал
Он шестикрылый псевдоним.

Не раз менялась власть местами,
Поистрепав мечты до дыр!
Серафимовичским стали
Звать разоренный монастырь.

Чтоб в стенах жизнь его теплилась,
От едкого не рухнув зла,
Электростанция вселилась
Под расписные купола.

И в поисках земного рая
Преодолев и боль, и страх,
Искрилась молодость, играя,
На оголенных проводах.

В надречный сад вернемся снова,
Где жил мальчишка-шахматист,
Не мог не стать он сыном Слова,
Не знать, как бел бумажный лист.

Им с юных лет прочитан Пушкин,
А вот свидетелями драк
Являлись буерак Кукушкин,
Певучий Птахин буерак.

К нему тревожною зацепкой
Сюжета протянулась нить,
Когда в пустующую церковь
Себя пришел он окрестить.

Смышленный отрок семилетний,
Откуда мог он это знать,
Что здесь когда-то путь последний
Для Анны выпал пролегать.

Проститься с матушкой Арсенией
Заплаканный стекался люд,
Шла служба в храме Вознесенья,
Был чёрен день, и год был лют.

Её всем миром отпевали,
Толпой, собравшейся окрест,
И вряд ли ясно понимали,
Какой она воздвигла крест.

Невидимый, нерукотворный,
Сияющий в небесной мгле,
По Высшей воле сохраненный
На расказаченной земле!

Чтоб застарелые обиды
Ушли из этих древних мест,
Гора степная – Пирамиды,
Несет стальной огромный Крест.

Не для туристов украшенье,
Не иллюстрация веков,
А Крест Поклонный, Крест Прощенья
Умытых кровью казаков.

С врожденной памятью острожной
Нельзя ни думать, ни дышать,
Писать об этом невозможно,
Как невозможно не писать.

Мой друг, прочти об этом книги,
В них судеб сумрачная вязь,
И носит скрытые вериги
Их автор, плача и молясь.

Вся суть провидческого Слова
Из глубины приходит к нам,
Как Богом данная основа
Грядущим следом временам.

Гонимый – правым оказался,
И воздалось всем по делам,
И Божьей матери Казанский
Остался нерушимый храм.

Святому Промыслу покорны,
Три уровня Спасенья ждут,
Глубокие пуская корни
В оползневой российский грунт.

Есть мысли грешные в народе,
Собрав обочинную грязь:
Лишь те в монашество уходят,
Чья жизнь в миру не удалась.

И разве тайной нет тетради,
Где с тихим ужасом в крови
Стихов запутанные пряди
Напоминают о любви?!

Не стоит в этом сомневаться –
«Год лют» наступит все равно,
Одной поэзией спасаться
Всегда наивно и смешно.

Ведь клин не вышибают клином,
А средства все – не хороши,
И кто такой смиренный инок? –
Страж чувств? Безмолвия души?

Бесстрастие – не равнодушье,
А только выход из страстей,
И сколько девушек-послушниц
Не миновало этих стен.

Придя, с восторгом остаются,
И служат Богу с этих пор.
Им имена потом даются
Святых Арсентьевских сестёр.

Их крепко вера обнимала
В те отдаленные года,
И было избранных немало,
Как и сегодня. Как всегда.

В исканиях живого Бога
Защищены от ветров злых,
Живут молитвенно и строго,
И есть Арсения средь них.

Дано постичь им было сразу
Простую истину одну:
Могуч разбожествленный разум,
Но губит душу на корню.

А мы ещё бездумно рады
За жизнь, хмельную от страстей,
Пить счастья смутную награду
Из переполненных горстей.

Лепить медовой жизни соты,
Чтобы единожды понять:
Лишь за духовные работы
Дается сердцу благодать.

Что капли Богоданной сути
Достаточно сухим устам,
Что наши выпавшие судьбы
По дождевым идут кругам.

Не любим этих тем касаться,
Их гонит прочь всесильный страх,
Скорбями будем мы спасаться
В земных последних временах.

Когда уйдет из сердца горечь,
С дождем впитается в траву,
Я град степной Серафимович
Опять станицей назову.

Мечта, окрепшая с годами,
Забросит нас в надречный сад,
Где дни расходятся кругами,
Как много лет тому назад.

Мы встанем над бодучей кручей,
Глаза легко затопит Дон,
И я на лавочке летучей
Вдруг докричусь векам вдогон.

…По зноем выжженной станице
Заезжая гуляет грусть,
В донской бликующей водице
Ловлю губами слово «усть…»

И для себя шепчу признанье,
Что это, видно, неспроста
Мне в «Усть-Медведицком» прозванье
Все время чудятся «уста».

Оно зимой замёрзнет льдинкой,
Весной капели станет вить,
Чтоб летом горькою травинкой
Уста для Слова оживить.