Евгений Кулькин - Воскресят меня стихи. Том третий

Как трудно быть не признанным никем,
Неузнанным,
А может, и забытым.
И умирает песня под копытом,
Раздавленная неизвестно кем.

И – все.
И никаких больше помех,
Чтоб стать достойным жителем забвенья.
Но прихромает вдруг стихотворенье,
И оживешь ты, сирый человек.

И станешь вновь стараться и дерзать,
Чтобы в лицо поэзию узнать.
И ей легко отдаться до конца,
Не показавши своего лица….

У естеств одна забота:
Что-то вдруг высвобождать,
Чтобы ела рот зевота,
Лень время переждать.

У естеств не ради лени,
А уродства вопреки
Полированы колени
И обточены соски.

Хоть кишенье-копошенье,
Как посланник маеты,
Отрицает воскрешенье
Разом умершей мечты.

Как бивни мамонта, впились заливы в сушу.
И на зубах оскоминою скрип
Прибрежной гальки.
И тревожит душу
Сутулых волн отчаянье и всхлип.

Как бивни мамонта, вонзились в небо скалы,
И, облака собою прободав,
На мир глядели мудро и устало,
Как человек, который в главном прав.

Как бивни мамонта, ушли коренья в землю,
Чтоб там в потемках каменных крушить
Все, что стремится сквозь тоску и темень
Нас красоты и мудрости лишить…

Коротая дружбу нашу,
Словно время у костра,
День и ночь мы варим кашу,
Богом данная сестра.

В чем-то сказочном витаем,
Чем-то радостным живем.
И друг к другу боль питаем
И в огне желанья жжем.

Все уйдет,
И испарится
Непонятность наших дней.
Но начнет душа поститься,
Чтоб однажды удивиться
Горькой святости своей.

Коль печаль меня загложет,
А тоска спалит,
я возьму на полке ножик,
Что огнем горит.

И себя я тем утешу,
Сирый сирота,
Что любовь в себе зарежу
Раз и навсегда…

Ну вот,
Возьму и обнаглею.
А может,
Обнаглев, возьму
Да и войду в твою аллею,
Где розы гордые алеют
По повеленью твоему.

И ты со шлангом поливальным
Замрешь на миг.
И грянет гром,
Когда с усмешкою астральной
Ты простодушно и легально
Меня заденешь чуть ведром

За то, чтоб не играл в подглядки
В безлюдном городском саду,
Где цветники почти как грядки,
Где убегают без оглядки
Все, кто не сдюжил и мечту.

А мне нужна иная мера.
В мои двенадцать не понять,
Зачем, свои презрев манеры,
Ты грёблым жестом пионера
Меня пытаешься обнять.

И воссиять глазами зорко.
А может быть, не воссиять.
Ведь в горсаду идет уборка,
И смотрит на меня с пригорка
Чуть подрасстроенная мать.

Она не знает главной тайны,
Что я не солнцем опьянен,
А тем, что злобно и нахально,
Как будто бы совсем случайно,
В тебя – по-взрослому – влюблен.

Брызжа самым ярым злом,
Низвергаясь с горной кручи,
Воды вяжутся узлом
Или плетью неминучей.