Евгений Кулькин - Воскресят меня стихи. Том третий

У Заборского Бориса
Нету присказки иной:
«Кошки-мышки – за кулисы!
Остальные все – домой!»
Чалит ялик к кораблю.
«Хватит, братцы, я не пью…»

Елозят танки по степи,
И Гавриил, но не архангел,
Мне дует в ухо: «все стерпи,
Тут по-пластунски ползал врангель».

Белогвардейская тоска
При утомленном интеллекте
Не к примирению близка,
А к новым войнам на планете.

Никак смириться не хотят,
Что это время миновало,
Когда жалела смерть солдат
За то, что их так много пало.

И в озверелости слепой,
Какою взведены не скулы,
Они идут в последний бой,
В безумстве злее, чем акулы.

И как старуха, что больна,
Еще не истощив стенанья,
Лежит гражданская война,
Истерзанная воспоминаньем.

Кувырком лечу с горы,
В вихре сна клубясь,
Не страшна мне до поры
Старой плетки власть.

Лишь бы только удивить,
Как я дерзко смел.
Лишь бы только покорить
Тем, что не умел.

Лыжи – в щепки,
В кровь – лицо.
О, святая русь!
Не всхожу я на крыльцо,
Для битья ложусь…

Веснеющий, нечаянный озноб
Прошиб меня,
А думалось, что травы.
И ради неприкаянной забавы
Стих вылетел, как шмель, из головы.

И зазудел,
И закружил вокруг,
Все, что ни увидит, простодушно жаля,
Меня последней прихоти лишая
Подкараулить собственный испуг.

Я не боялся ни весны, ни дня,
Что наступил легко и оглушенно,
И, словно с плахи вечной, обреченно
Отъял шальную голову от пня.

Детство,
Отрочество,
Юность
Уместились в три строки.
Многошалость,
Многострунность,
Многодумье у реки.

Все к чему-то подверсталось,
Ссадинкою поджило.
Что-то в чем-то
Завязалось.
Только –
Не произросло.

Обнажилось то,
Что тайно
Собиралось век прожить.
И душа могла случайно
Даже подвиг совершить.
Но спешила
Шаловливо
Там отметиться,
Где впредь
Будет прятать взор стыдливо,
Чтобы встрепки не иметь.

Зрелость гордая настанет,
Старость скорбная придет.
Слезной проповедью станет
Все, что время не проймет.

У ремесел я в долгу.
Слишком мало я умею.
И понятья не имею,
Как леплю к строке строку.

Я, мне кажется, непрочен,
Чтоб серьезным стать иль быть.
Я, наверное, порочен,
Чтоб влюбляться иль любить.

Я какой-то непонятный,
Как лишенный ремесла,
И из дебрей неопрятных
Меня прихоть принесла.

Испытывая то,
Что испытать
Негоже мне,
Стою у старой школы,
Чтоб слезы всепрощания унять
И всепрощенья тоже.

Вот глохнет вяз,
И целый свет страдает этой глухотою,
Ибо не слышит,
Как я рву с собою
Последнюю
Взыскательную
Связь.

Пройдут,
Как это водится,
Года.
Все отстоится,
Устроится,
Канет.
Но то,
Что впредь когда-нибудь обманет,
Не станет болью вечной
Никогда…

Ни молитвы, ни молвы –
Ничего не слышно.
У подъезда стонут львы
С горечью давнишней.

У подъезда стынут в ряд
Два столба фонарных.
У подъезда говорят
Вор с царем на равных.

Не ушла в былое тень
От орлов двуглавых.
Помирил минувший день
Правых и неправых.

И пошатывает чуть
Взор, что брошен в море,
Оттого, что ночью жуть
Входит в санаторий.

Ходит-бродит в поздний час
По просторным залам
И боится всякий раз,
Чтоб ее узнали.

Ни молитвы, ни молвы –
Ничего не слышно.
У подъезда стонут львы
Атрибутом лишним.

У подъезда стынут в ряд
Два столба фонарных.
В будуарах царских спят
Скопища бесславных.

Сон их злой терзает тень
От орлов двуглавых,
Где в папахе набекрень
Всяк был вечно в правых.

И пошатывало чуть
Во седле скрипучем.
И в глазах гуляла жуть,
Как несчастный случай.

Ни молитвы, ни молвы –
Ничего не слышно.
Выбить дурь из головы
Всякому нелишне.

О, я не знал,
Каков мороз на вкус.
Хоть и слыхал:
Трещал он, как арбуз.

Калил металл
До сизой белизны,
Чтоб не было
Пришествия весны.

И были
Одичалые терны
Хмельною сладостью
Напоены.

О, я не знал,
Каков мороз на вкус.
И верил, что
От поцелуя отравлюсь.

Что где-то в мире
Море и теплынь
и зорний запах
Перезрелых дынь.

И на арбузах
Изморози пал,
Чтоб их никто
Руками не замал…

Отпеванье.
Поминанье,
Заклинанье –
Все слилось
В неземное пониманье
Неживого ожиданья,
Что –
Представьте –
Не сбылось.

Рядом с дышащим кадилом,
Что вздымнет,
Лишь только тронь,
Дышит старым крокодилом
С мехом порванным гармонь.

И стоит нестойкий гомон,
Как в отчаянной пивной,
Где не могут по-другому
Тропку ладить в мир иной.
Отпеванье.
Поминанье,
Заклинанье –
Все сошлось.
Где вокруг
В одном метанье
Всепрощение и злость.

Не могу выменивать
Страсть на вечный страх
В пору,
Когда медленно
Наступает крах.

Что же вдруг во всей красе
Мне бы сотворить,
Чтоб мои проделки все
Ты могла забыть?

Бьется сердце преданно,
Чуя перебой,
Не ты мной предана,
Предан я собой.

Опять бреду, ополоумев,
Из зноя – в зной,
Из пыли – в пыль.
И горе получаю в сумме,
Как неприкаянную быль.

Гадалкою, возжегшей губы,
Стоит калина у двора.
И желуди слетают с дуба,
Как прыгающая детвора.

А я все глубже забредаю
В шальную осень.
И опять
То простодушно обретаю,
Чего положено терять.

И отдаюсь шальной гадалке,
Какая мучает меня
За то, что бредят елки-палки
Живым отчаяньем огня…

…В передней долго дух держался
Ушедшей барышни.
И я
Вернуться в прошлый сон старался,
Как в некий праздник бытия.

Я знал,
Она ушла к другому,
Я знал,
Она была с другим.
Ее поили желтым ромом,
Когда-то покорившим рим.