Елена Аушева - В лабиринтах любви. Стихотворения

Ты знаешь, я боюсь писать стихи —
Писать тебе, доверившись бумаге,
Свои нещадно обнажив грехи
В отчаянной гордыне и отваге.

Ты знаешь, я страшусь прекрасных слов,
Что отчуждают, быть пытаясь ближе:
В порыве страсти я сорву покров —
Мне не взлететь, всё опускаясь ниже.

Ты знаешь, что живёт в моей строке,
Бегущей током в воспалённых жилах?!
Пока дрожит перо в моей руке —
Большое что-то в сердце не остыло.

Я не с тобой. Постой, не говори,
Что это старая бессмысленная тема.
Но мне не спится снова до зари,
Тоски и грусти пишется поэма.

Ты далеко. Не надо. Не молчи.
Хоть голосом преодолей пространство.
Беседа наша робко зазвучит
Без лишних слов и глупого жеманства.

Мы снова врозь. Да, знаю – надо жить,
В делах обычных находить спасенье.
Не ждать. Любить. Друг другом дорожить.
В себе растить покорность и смирение.

Но всё же жду я твоего звонка
И разговора, и спонтанных действий.
Исписан сотый лист черновика.
А мне бы – набело. Без слёз. Без лицедейства.

…Напиши, о чём любишь молчать,
От чего карий взгляд заискрится.
Подпиши, словно ставишь печать:
«Верь, со мной ничего не случится!»

За окном моим белый снег
Заметает чьи-то следы.
Где-то ждёт меня мой человек,
И, кто знает, вдруг он – это ты?
Вся в безмолвии белом земля
Поглотила звуки и цвет.
И, быть может, нужна тебе я.
Скоро утро. И снова – рассвет.

Он был отчаянно красив,
В глазах его – печать ума.
Спокоен он, неговорлив,
Меж мной и ним была стена.
Он был хорош, порою строг,
И был закрыт от всех бронёй,
Казалось, все на свете мог,
Но быть не мог никак со мной.
Он был мужчиной, он был смел,
И к цели шел за шагом шаг,
Жить сразу набело умел,
Но отчего же всё не так?
Не так, как мне хотелось бы?
Нет страсти – но нет и греха.
Он стал частицею души,
Он стал – Героем. Для стиха.

Вам знать ее возраст истинный
Не нужно. Он средний. Наверное.
Её недостаток единственный —
Пространственное положение.
Иль, проще сказать, география
Причиной была неудобною,
Не вышла ее биография
Столичной, красивой и модною.
Живя в отдаленной губернии,
Точней, в одной северной области,
Путь к звёздам стелила чрез тернии,
Всё делала честно, по-совести.
Считала: нет в людях различия,
А главное – ум и старание,
В душе твоей – сила величия,
В других встретишь ты понимание!
Но склонны к таким рассуждениям
Лишь люди дремучей провинции,
Что верят в других без сомнения,
Свои не скрывая позиции.
Какая ты милая женщина,
Сокровище периферийное!
Ты так откровенно-доверчива,
Твоё бытие – фантазийное!
Вам знать её возраст не надобно.
Наивная, добрая, глупая —
Вяжи, вышивай, вари снадобья,
О далях столичных не думая.

От пустого подвала окна
Отделяет парчи занавеска.
И как будто там нет ничего:
Ни машин. Ни домов. Ни бурлеска

Человеческой глупой возни
Кем-то названной «жизненный опыт».
Под шипение сварливой зимы
Тянет щупальца тонкие холод…

Там темно. До печали темно,
До бездонного чёрного горя.
Там тоскливо. Там нет ничего.
Только сон. Только вечное море,

Что шумит пятый день в голове
Под удары сердечного бубна.
Всё известно, и жизнь – не внове,
Одичало-смиренно-безумна.

Я Малевича черный квадрат
Занавешу парчи занавеской.
Спрячусь в мягкий потёртый халат.
Не сестра. Не жена. Не невеста.

Дрожание гитарных струн
И пальцев нежное касанье.
Ночь светит сотней тысяч Лун.
Я слушаю, храня молчанье.

Гитара знает про тебя
Так много, и в её ты власти.
Она звучит, как горн трубя,
Про бури в череде ненастий,

То вдруг раскинет свой полог
Надежды, робкой и несмелой,
То забежит на твой порог
С лукошком земляники спелой.