Георгий Мосешвили - Избранное. Том I

Небольшие по объему циклы «Неземная радуга», «Посвящения друзьям», «Дон Жуан» и «Забытые восьмистишия» отразили короткий и насыщенный период стремительного «взросления» Мосешвили-поэта, завершившийся книгой «Бумажный Парфенон», на титульном листе которой стоит псевдоним «Георгий Немон». Ее не отнести к «ювенилиям», которые интересны читателю только в силу личности автора, а не достоинств написанного. «Бумажный Парфенон» можно считать полноценной дебютной книгой, дающей право на место в литературе, если судить не мерками «литпроцесса», но по «гамбургскому счету». Тогда не столь важно, сколько тысяч или десятков человек ее прочитали. Несколько стихотворений из нее Мосешвили позднее включил в «Неизвестность» и в последний сборник «Стихи из времени», работу над которым не успел завершить.

Могло ли что-то из этих стихов быть напечатано в СССР тогда, в конце семидесятых? Если судить только по текстам, думаю – да, хотя «непроходных» заведомо больше. Если же обратиться к «контексту»… Дело было не только в цензуре и идеологическом контроле – в конце концов, печатались стихи не только про Ленина и партию. Публикации, точнее, необходимые для этого усилия предполагали взаимодействие с литературной средой, воззрения и нравы которой не вызывали у автора иллюзий. Путь в печать для «недоучившегося студента» (коим, по советским меркам, был Мосешвили) открывался только через литкружки или литобъединения, где сложившемуся и ценившему свою работу мастеру предстояло тягостное соседство амбициозных дилетантов и графоманов. Не пошел он и по «диссидентской» стезе: не передавал рукописи за границу, не писал рассчитанные на резонанс антисоветские стихи, не пытался добиться признания в среде андерграунда обеих столиц, хотя дружески общался с В.Д. Алейниковым, В.Б. Кривулиным и А.Т. Драгомощенко. Георгий Ираклиевич «выбрал неизвестность», оставшись поэтом для нескольких десятков знакомых, читавших (и перепечатывавших) его стихи и слушавших декламацию, в которой начисто отсутствовали пафосное актерство и «поэтическое» завывание.

«Символом веры» Мосешвили можно считать законченный в 1980 г. сборник «Празднество нищих, или Книга номинаций» под тем же псевдонимом «Георгий Немон». Речь, разумеется, о «нищих духом»: соответствующий стих из Евангелия от Матфея вынесен в эпиграф. Это многоплановое произведение задумывалось как первая часть трилогии «Грамматика времен», но две других не были написаны. Продиктованное «желанием называть реальные предметы и абстрактные (в частности, религиозные) символы своими именами» и посвященное «отдающим земные блага ради небесных сокровищ и последние гроши ради стихов и музыки», «изгнанникам, верящим в свою правоту», «нищей элите человечества, которой держится мир, – мученикам веры, узникам совести и мастерам Игры в Бисер», «Празднество нищих» не могло быть напечатано или публично исполнено и даже «тянуло» на соответствующую статью, причем не столько за религиозную тематику, сколько за отношение к военной авантюре в Афганистане. Остается пожалеть, что оно не было опубликовано тогда, когда пали цензурные запреты, – Мосешвили-поэта оценили бы намного раньше.

Одухотворенное глубокой верой, «Празднество нищих» звучало все-таки оптимистически («да, мы счастливы нашей нищетой»), но во многих стихах первой половины восьмидесятых заметны пессимистические ноты – мучительное ощущение, что «застой» никогда не кончится. Георгий Ираклиевич не обольщался относительно «перестройки», иронизируя над робкими шагами ее проводников, но попробовал воспользоваться постепенным приходом свободы в литературную жизнь. В 1986 г. он собрал книгу «Из времени птиц» – в надежде на возможную публикацию хотя бы нескольких стихотворений – и отправил рукопись в журнал «Молодая гвардия». Почему именно туда? Явно не из симпатии к «линии» журнала и уровню публиковавшейся там «литпродукции», а потому что этому изданию было положено работать с «молодыми поэтами» (как горько шутили в то время, «молодые – это те, кого не печатают»). Обращаться «с улицы» в любой «толстый» журнал было бесполезно. Полученный ответ всё расставил по местам: «Стихи Ваши прочитал с большим вниманием. Встречаются в них запоминающиеся строки, образы. Но, к сожалению, для редколлегии мне ничего отобрать не удалось: Вы не учли идейно-тематической направленности журнала. Нам, в первую очередь, необходимы стихи о дерзаниях современной молодежи, о событиях, вошедших в народную память. Кроме того, Вам не удалось продемонстрировать самобытного авторского голоса. В присланных стихах очень много обобщенно-умозрительных фрагментов и почти нет конкретных, живых деталей, которые украсили бы произведение. Рукопись возвращаем».

Это чуть больше, чем отписка. Если с первой частью: «Вы не учли идейно-тематической направленности журнала», – невозможно не согласиться, то вторая: «Вам не удалось продемонстрировать самобытного авторского голоса», – выглядит издевательством. Имя никтошки-литконсультанта не заслуживает упоминания. Отказ огорчил, но едва ли удивил Георгия Ираклиевича, который, несмотря на него, составил второй вариант книги. В 1988 г. его произведения, наконец-то, увидели свет в сборнике «Стихи этого года. Поэзия молодых», куда были приняты по рекомендации литератора и издательского работника В.А. Матусевича. Стихи понравились, и редактор книги сам предложил автору участвовать в следующем сборнике «Молодая поэзия 89», который вышел годом позже в том же издательстве «Советский писатель». Выступление «непримкнувшего» прошло незамеченным на фоне бурных публичных дебютов поэтических групп – «метаметафористов», известных в андерграунде и дождавшихся «легализации», и не-вполне-советских «почвенников». Трудно заметить нового поэта в похожих на «братскую могилу» сборниках, но дебют в печати состоялся, а последовавшее за этим разрешение выпускать книги за свой счет вселяло некоторую надежду.

«Перестройка» открыла Георгию Ираклиевичу возможность использовать свои знания в области запрещенной и полузапрещенной поэзии и выступать в качестве литературоведа и публикатора, хотя почти все его работы увидели свет в постсоветское время. К небольшому, но тщательно подобранному собранию поэзии Серебряного века на его полках прибавились десятки, а потом сотни поэтических сборников Русского Зарубежья, хлынувшие в СССР. Параллельно шло освобождение книг из «спецхранов». Разобраться в этом потоке было непросто, но Мосешвили вскоре свободно ориентировался в нем, благодаря обширным знаниям и тонкому вкусу. Е.В. Витковский привлек его к работе над четырехтомной (первоначально – двухтомной) антологией поэзии первой и второй волн Русского Зарубежья «Мы жили тогда на планете другой», для которой Георгий Ираклиевич составил биографические справки обо всех участниках (сведения о многих впервые появились в печати на их родине) и примечания. Огромной отрадой для него была – поначалу казавшаяся чудом – возможность переписки с поэтами второй и даже первой волны, прежде всего с В.Ф. Перелешиным. Другой большой работой стало комментирование произведений Георгия Иванова для трехтомного собрания сочинений. Этому делу он отдался с жаром, испытав сильный творческий подъем. А пока книги готовились к печати, Мосешвили часто выступал на литературных вечерах, завораживая слушателей (свидетельствую по собственному опыту) своим чтением, в котором даже банальные стихи могли показаться очаровательными и значительными.