Вера Сафронова - Юкагиры

Своими сильными крылами
Турпаны воздух рассекали,
А темногрудые фазаны
По снегу след свой оставляли.
Кольчуги ледяной оковы
Земля, промерзшая, весной
С себя снимала. А природа
Полна своею красотой:
Луга, поляны обнажала
И шумом быстрых ручейков
В путь дальний зиму провожала,
Все пробудив от неги снов.

И тишину вдруг оборвали
Крик ранних в ту пору гусей,
Да перелетных стаи уток,
И вереницы лебедей.
Река пока еще не вскрылась,
Но забереги у реки
Уже полным-полны народу,
Охотников шаги легки.
Старик седой уж снасти тащит,
На солнце девица сидит,
Наряд весенний ловко ладит,
Прищурившись, кругом глядит.

О! Дивность северной природы!
Когда вчера была зима
Да сумрачной была погода,
И в ночь явилась вдруг весна!
Она рассыпала по лужам
Сто тысяч зайчиков цветных,
Она запуталась в деревьях
И в черных волосах твоих.
И речку словно разбудила…
А та, ломая глыбы льда,
Гремит, из плена вырываясь,
Клокочет вешняя вода.

И лед пошел! В селенье праздник,
На берег высыпал народ.
О сколько шума, разговоров,
Веселья, дум невпроворот.
Весны приход всех будоражит;
Из ружей, если есть, палят
И в небо жадными глазами
На перелетных птиц глядят.
Старушка, мир благословляя,
Шепча молитвы и кидая
Остатки рыбы, лоскутки,
Удачи молит у реки:

«…Ты не топи брега крутые
И скал седых не подмывай,
Ты дай улова побогаче
И птицу гневом не пугай.
И будь все лето полноводна,
Пусть чаще зверь к тебе спешит,
О не оставь нас без надежды,
Об этом лишь душа болит.
Ведь если дети будут сыты,
То нет тоски у них в глазах,
И если все тордохи [1] Тордох – жилище юкагиров крыты,
То нет и холода в сердцах…»

И, друг о друга ударяясь,
Все крушатся громады льда,
Фонтаном брызги рассыпая,
Струится из-под них вода,
Их заливает. Те под воду
Ныряют быстро, чтоб потом,
Опять на волю вырываясь,
Перевернувшись кверху дном,
В водовороте вод теряясь,
И вновь колоться, как дрова,
Вниз по течению несутся
Большие льдины-острова.

На них уселась стая савок
Передохнуть. Но, знать, беда
Над ними крылья распластала
В оскале смертном, и, когда,
Как будто в салочки играя,
Вот льдина льдину догнала,
Всей мощной грудью наплывая,
Под воду пузом вниз сползла,
Их окунув всех. Вверх взмывая,
Не ведая, в чем их вина,
Те голосят, но поглощает
Тех, кто слабее всех, – волна!

Река Ясачная сердита:
Она быстра и глубока.
В долину Нижнего Улуса [2] Улус – район
Она бежит издалека.
На побережье, где, как песня,
Лишь только белой чайки крик,
Среди тордохов, шкурой крытых,
Мерцал один так скудно лик.
И из тордоха свет печальный
Сквозь щели робко пробивался:
Здесь жирник медленно коптился,
Огонь от ветра колыхался.

В жилище мрачно и пустынно:
Здесь приютилась темнота,
Как по норе, хозяйкой ходит,
Повсюду рыщет нищета.
Под пологом [3] Полог – постель из оленьих шкур лежит больная;
В бреду своем все смерть зовет,
Потом надолго умолкает,
Очнувшись, горько слезы льет.
Глазами водит по тордоху,
Как будто ищет там кого,
А взгляд пустой и отрешенный, —
Она не видит ничего.

Аана девочка-подросток,
Всего четырнадцати лет,
Холодный пот с нее стирает
И слез соленых влажный след.
И брат, шести годов мальчишка,
Сидит в углу: и только страх
Застыл как будто на ресницах
Слезою на его глазах.
И, кутаясь в свои тряпицы,
Не сводит черных глаз с сестры:
Но сном подернулись ресницы…
Покой. До утренней поры.

*****************************

Болезнь под утро отступила;
Больной намного легче стало,
И голову подняв с орона [4] Орон – лежанка ,
Мать еле слышно прошептала:
«Ах, дочь моя, прости, родная,
И духов лучше не гневи,
Сядь в лодку, с острова скорее
Ко мне шамана позови».
И, проводив дитя глазами,
Она, не двигаясь, лежала.
Казалось, слушала печально,
Как вдалеке вода журчала.

А воды талый снег уносят,
Уносят грусть они, печали.
И улыбнулась вдруг больная:
Забыть про это все? Едва ли!
Ну разве может быть забыта
Та радость самой первой встречи,
Когда глаза с глазами рядом,
Когда скромны, не громки речи.
Все это было той порою,
Когда в весенней чехарде,
Даайыс! встретился с тобою
И стал судьбою Петердэ.

Не раз подумала Даайыс —
Не зря якуты говорят:
«Ты выйди замуж за того лишь,
Глаза чьи, как огни, горят.
Пусть будет он в руках с клюкою,
И пусть, с сумою на плечах,
Пусть будет он бедняк собою,
Но ласков будет пусть в речах.
И коль в тордохе будет счастье,
Тогда в достатке будет пищи,
Тогда сэпсэ [5] Сэпсэ – дверь для всех открыта,
Здесь рады будут даже нищим…»

Был Петердэ хитрей лисицы,
И глаз орлиный его зорок,
На ноги был он очень скорым
И на охоте смел и ловок.
С копьем ходил он на медведя,
Ведь нет у Петердэ ружья,
И быт в селенье очень беден,
Но не страдала тем семья.
Багрил он рыбу, снасти ладил,
И в доме был налим и чир.
Здесь потрохами вкусно пахло,
С юкол [6] Юкола – вяленая рыба висевших капал жир.

Счастливых дней не сосчитаешь.
Как долгожданны были дети!
Казалось даже, в целом мире
Семьи счастливей нет на свете.
Цветов охапки приносил он
Весной, в их бурное цветенье,
И собирал он вечерами
Для дочки милой ожерелье…
Все это было… Но однажды
Пришла холодная весна.
И в жизни всех все изменила:
Но чья же в этом всем вина?!

Что осень щедростью своею
Земли в тот год не одарила,
И малость ту, что людям в радость,
Холодными дождями смыла:
Голодный зверь в низовья речек
Бежит, он всюду ищет пищи,
И уж не манит берегами
Река летящей мимо дичи…
В четвертую луну [7] Четвертая луна – декабрь месяц: счет ведется с сентября до мая в селенье
Что делать?! Люди голодали.
И в дальние края мужчины
Багры, оружие собрали.

Ушел и Петердэ. В путь дальний
Его, как все, ты проводила,
И вдруг тоска тебя сковала,
И сердце, словно зверь, завыло.
И холодней казались ночи,
Нет в небе ни одной звезды…
И вдаль смотрела ты сквозь слезы,
Но не найти его следы…
И не найти теперь дороги,
Где счастьем были дни полны,
Где слез горючих и печали,
Разлуки были не видны.

**************************

Мужчины с промысла весною
В селенье возвращаться стали,
Делили дичь они дворами
И зверя дружно тушевали.
Глаза людей светились счастьем,
И всюду – лишь улыбки, смех.
Селенье вспомнило про время
Былых забот, былых утех.
Вот все давно уже вернулись,
Лишь только он не возвратился;
Все говорили, что работать
К купцу Потонче подрядился.