Елена Ликанова - Сотворение мира

Месяц, ясный, как загвоздка,
И сияющий, как блёстка,
Нарисует острым носом
В небе тонкую бороздку,
Дядя в кружевной сорочке —
Не малютка и не взрослый,
Прочитает эту строчку,
Теребя свою бородку,
И расчувствуется вскоре,
И пошлёт меня за водкой,
И сравнит он небо с морем,
Месяц – с лодкой.
И пойдёт у нас застолье —
Дядя выпьет и застонет,
И закусит хлебом-солью,
И не сыщет слов…
Так сидеть мы будем трое —
Дядя, как рояль, расстроен,
Я – задумчив и спокоен,
Месяц – вдов.

«Как флаги на башнях
И фляги в руках,
Не стал ли вчерашним
Я сам впопыхах?» —
Спросил я себя
И спросил я других,
Но начался дождь —
Я промок и затих.

Разливается жестоко
Ядовитый океан,
Солнце катится с востока —
Попадается в капкан,
Его железные доспехи —
Для славных рыцарей Мальтийских,
Готовых умереть от смеха
Среди лугов Альпийских.
В руках невидимой арфистки
Есть та заветная струна,
Что превращает стёкла в брызги
Воды, а, может быть, вина…
Лишь ноги белой балерины
Величественны, как павлины.
Часовой расправит крылья
И развеет сон,
Он узреет нос зари
И засеет небо пылью.
На облака облокотившись,
Веселье близится к концу,
Под чёрной шляпкой приютившись,
За ночь не спрятаться лицу,
Сияющему, как доспехи
У славных рыцарей Мальтийских,
Мечтавших умереть от смеха
Среди лугов Альпийских.

В глубоком колодце объятий
Живёт золотистая рыбка,
Я в трепетном розовом платье
Кажусь удивительно хлипкой…
Ты смотришь с довольной ухмылкой —
Авоська и хвостик редиской, —
И мне посылаешь в бутылке
Тревожную эту записку:
«Над башней высоких стремлений
Летают мыльные пузыри,
В авоське пасутся пельмени
И видят весь мир изнутри,
На цыпочках ходят по небу
Застенчивые облака,
Сиди под столом и не требуй
МукУ, чтоб валять дурака,
Получишь лишь горсточку мУки,
Что сердце сжимает в тиски,
И, чтоб не погибнуть от скуки,
Себя разорвешь на куски».

От затылка до макушки
Он слонялся по подушке,
Мыслей злые завитушки
Разметав, как волоса,
Был он знанием разрушен,
Но над морем и над сушей
Про его больную душу
Знал лишь Бог на небесах.
Он качнул себя, как ветку,
И стряхнул все эти мысли,
Хрупкий, словно табуретка,
И никчёмный, как алмаз,
Он сверкнул и заискрился
Лучезарною улыбкой,
Полусладкой-полулипкой,
Извинился и погас…
Не узнав себя в объёмном
Зазеркальном отраженьи,
Он уныло покосился
На собратьев по перу,
Но об этом заикнувшись,
Он лишился уваженья,
И на грубость напросился,
И растаял поутру.
Если где-то ненароком
Я беднягу повстречаю
Иль замечу в поднебесье
Его призрачную тень,
Назову его пророком,
Напою горячим чаем,
Вмиг он станет интересен
И прекрасен, как олень.

На потолке мудрёный иероглиф
Мне нарисуй —
Как твой избранник жалок и уродлив —
Танцуй, танцуй!
Рвёт королева, громом поражённая,
Златую нить:
«Способна только лишь умалишённая
Его любить!»
Твой гибкий стан дрожит в объятьях тролля —
Танцуй, танцуй!
И не спасет его от этой роли
Твой поцелуй,
И против вас любой теперь настроен —
Куда идти?
Как этот мир немыслимо устроен! —
Свети, свети!
Что ж, собирай цветы в венок венчальный —
Плети, плети.
Что ж, выбирай, хоть ждёт тебя в начале
Конец пути.
И на коне с твоим прекрасным принцем
Гарцуй, гарцуй,
Но не смотри в растерянные лица —
Танцуй, танцуй!

Легко прокуковать свой век,
Когда ты рождена кукушкой,
И взглядом мягким, как подушка,
Бросаться из-под кожи век,
Легко менять весну на лето
И говорить начистоту,
Переселяться в пустоту,
Чтобы не запутаться в предметах.
Легко быть лёгкой на весах,
По капле меряющих время,
Когда сама выводишь трели
Кукушкой в солнечных часах.

Ты переходишь меня вброд,
Но ты меня не переводишь,
Я жду, воды набравши в рот,
Молчу – тебя не переспоришь,
Не отвечая на вопрос:
«О, как меня ты переносишь?»
Ты изучаешь меня вскользь
И ни о чем не переспросишь.
Не принимай меня всерьёз,
Боюсь, что я того не стою,
Не доводи меня до слёз —
Когда-нибудь мы в них утонем!

Голова, как на плахе, не имеет лица, —
День уходит в монахи, обратясь в чернеца…
Лишь один непокорный средь испуганных слуг,
Для работы топорной обостряется слух.
По священному долгу хороня простоту,
Привыкаю подолгу говорить в пустоту
И, не ведая света, не смотрю на восток…
День, уйдя от ответа, приходит в восторг.
Я стряхну с него пыль и возьмусь, трепеща,
Расправлять ему крылья винно-злого плаща,
Очутившись на плахе, не спрячу лица,
И забуду о страхе, обратясь в мудреца.

На подоконнике копится время, как пыль,
За подоконником топчется кто-то
И мнёт сигарету, как будто ковыль,
Во поле вопли слышны, но не видно ни зги,
Падает башня на тело,
В котором хранятся мозги…
Ты построил меня не из воска
И не из песка,
Есть у меня ров, мост,
Есть и стена из камня.
Теперь я как слово из песни
В твоих голых руках… —
Я роняю себя не из мести —
Ты ведь сам говорил,
Что не любишь витать в облаках.

Хрустом напорист хворост,
Поднялся в рост возраст.
Казус строит новые козни,
Пряча угрозу.
Кто-то кричит в голос —
Может, летит в пропасть?
Может, просто гудит паровозом,
Чтобы не лопнуть.
Вялый лоскут чьей-то участи
Наводит тоску на тех, кто участлив,
Великолепные кучности
Плачут от счастья.
Воздух исчез в копоти
Из поля зрения робости,
Ночь выпускает когти,
Требуя стойкости.
Время избрало назойливость
Орудием борьбы с сонливостью
Скрывая в свёртках с пошлостью
Свою брезгливость.
Только мост продолжает нести
Свою сногсшибательную плоть
Через промозглость
Отсюда в противоположность.

Мне одиноко жить среди стен,
Сбоку-припёку сидит Диоген,
Время уходит за циферблат,
Тени не бродят, звуки молчат…
Время уходит от нас неспроста —
День мой обглодан, как кот без хвоста,
Ночь заплетает свою небылицу,
Гаснет фонарь – Диоген суетится:
«Кто там наводит тень на плетень,
Что происходит здесь, среди стен?»
Время глядит сквозь пролитую воду —
Кто средь молитв к нам идёт, как по броду?
Мысли на волю бегут словно воры —
«Стены не тонут мои из фарфора,
Как на одной удержаться ноге?»
Время пришло…
Но ушёл Диоген.