Елена Ликанова - Сотворение мира

Я сам к себе прикован цепью,
Как ко Второму Интернационалу —
Клара Цеткин.

Нас бросили, как кур в ощип,
На празднество, на гульбище,
Дела у нас отличные,
Хотим побыть как вы чуть-чуть —
Распахивая форточки,
Высовываем мордочки.
Нас двое, трое, четверо,
Настрой настырный, ветреный,
Как только поостудимся,
Оставим пересуды все,
Потом на дно опустимся, —
Росу с морской капусты пить,
А вечером со светлячком,
К земле прильнув, как вор, ничком,
Один из нас под корочкой
Останется травы пучком…
И вот, мы снова будничны,
Мы вспомнили о будущем,
И вот, мы снова нищие, —
Нас бросили, как кур во щи.

Ты – не увиденный никем свет,
Ты – не услышанный никем ветр,
Что только волос шевелит всем,
Что только в голос задувает фетр.
Пусть злоумышенника глаз остр,
И благодетеля не спит мозг,
Своей душе теперь сверши смотр,
Застынь в расплавленной свечи воск,
Составь фигурою своей ком,
Ты – не угаданный никем сплав,
Ты только часть того, что целиком,
Немая литера в толпе глав.
Но вот советчика язык сыт,
Завис предвиденных обид свод,
Нас первобытный охватил стыд,
Нас покаяние пролило в пот.
Забыла смелость города брать,
Забыла бодрость заводить пляс,
И кто-то должен хоронить мать,
И трудно Богу охранять нас.
Я разделенья не приму крест,
Я половинчата, со мной будь!
Но не запятнана твоя честь,
И бесконечен до звезды путь.
Кто эта женщина, чего ждёт,
Каких объятий и каких ласк,
Зачем проклятия за мной шлёт?
Давно утеряна моя власть.
Зачем затеяна теперь месть
Взамен разбросанных в сердцах фраз,
Зачем не узнана никем весть,
Что ты погублен тем, кого спас.

Бросился зелёный кубик
Вниз с высокого стола,
Отравился пастой тюбик,
И повесился халат.

По ковровым по дорожкам
Ходят бабушки-старушки,
По кровавым по дорожкам
Ходят танки, ходят пушки…
Положась на волю Божью,
Я иду по бездорожью
Вам навстречу, брат мой, Пушкин,
Я у вас одна подружка,
Выпьем с горя, где же кружка?

О, если б ты, моя Гульмира,
Меня всего понять могла бы,
То не было б умнее бабы
Во всем подлунном этом мире!

Тебе больно, и ты бит,
бегун от мусорной ямы.
Клочок реки, зеленеющий селезнями,
остыл кувшинкой, не знакомой с берегом…
Голова стремится к своему равновесию,
поэтому не поднимается от земли —
меня всегда упрекали за это,
а я ищу небо, отражённое в воде.

Эхо – хо
Любезный зверь,
Кающаяся Магдалина
С упрямостью ослиной
Молотком открывает дверь.

Правда – да,
Серебристая копоть,
Отложение солей в коленных чашах
Бездарных и измученных букашек,
Оружие которых – локоть.

Зонтик – «ик» —
Реакция на громоотводы,
Нашумевших событий гниющая нить
Или гибель магнолий, желающих пить,
Уничтоживших все космические воды,
Поливающие материк.

Верно – но
Испуг серных кислот,
Переосмысленный злодейский вездеход,
Заинтригованный трудностью спуска,
Фанатический уксус манежных острот,
Кокетливых, как трясогузка,
Откройте окно!

Золото – то,
Что ищут даже в навозной куче,
Запоминайте шуршание муара,
Оно прозвучало недаром,
Безнадёжный случай.

Лепнина – на!
Завёрнутый в ореховую скорлупку,
Потерявший надежду узнать силуэт своей тени,
Путающий Алушту и Алупку,
Но носящий ордена.

Лишай – ай!
Пылесосная пыль,
Оскорбленная чёрствостью нравов,
Не свершившая взлета налево, а, может, направо,
Не замутившая разума.

Уф! Теорема Ферма узнаваема очень,
Ложный вызов по водосточной трубе,
Заучивший четыре страницы неизвестности,
Но по причине незнания местности,
Обессилевшей в этой неравной борьбе
И зависшей, как розовый туф.

Трубчатый завод
Имени Вождя
Мелко задрожал,
Выпустив пары,
Свой холодный пот
Каплями дождя
Ветер, светлый принц,
О твои миры.
Эй, интеллигент,
Тонкостей знаток,
Дайте же ему
Носовой платок!

Велосипедом быть легко,
Когда стоишь ты на приколе,
И нет твоей хозяйки Оли,
Что сядет на тебя верхом.

Завесы вестникам верны,
Они их очень уважают,
Ведь и слова нам не мешают,
Когда не произнесены.

На белой даче с жёлтой занавеской
Дрожит моя больная голова,
Она терпела аргументы веские —
Сердитые и грубые слова,
Она висит на нитке колокольчиком,
От ветерка колышется, звенит,
В каком-то отупении игольчатом,
Как солнце, восходящее в зенит,
Она молчит, не смея утешаться
Тем, что когда-то думала, жила,
Что волею ее могли решаться
Большие и серьёзные дела…
Зачем скорбеть об остановке в мыслях,
Запутавшихся в собственной игре,
Зачем чрез это становится лысым
На лобном и затылочном бугре?
Есть звёздный путь,
Проторенный и млечный,
Есть в стенах бреши
В форме чьих-то лбов,
И есть спасенье только в царстве снов
И вера на секунду, что ты вечен.

Мне ветер ныл осенний, залечивал,
Осенний-карусельный, бубенчатый,
Мне дождичек кропил-накрапывал,
По капле мне меня выкапывал,
А ветер всё вертел-раскручивал —
Никто ведь не хотел, а мучают.
Иди-пойди, ступай – похаживай,
Студи да задувай, пока живой,
Ищи меня – свищи – во поле цвет,
Да спрячь, а не тащи на белый свет.
Твердят мне: «Вот зима, заплатишь ей,
Храбришься, а сама лишь в платьишке».
Мне жизни с вами нет под снЕгами…
Они за мною вслед: «Побегаем»,
Они за мною вскачь по сырости,
Листочек – плачь, не плачь – осыпался,
А ветер все кряхтел да ёжился:
«Я разве не хотел по-божески?»