Влад Наум - ПАНОПТИКУМ

Если с лаем рискнуть заиграться до грыжи;
Если вечер заря языком своим лижет;
Значит, псу тишины ты становишься ближе.

Я не опальный борец с клише, но
Как-то безлико
Все называют тебя Анжелой;
Ведь ты Анжелика.
В мире, для нас и для всех, по-сути,
Равно-великом,
Степень с тобою сравнений будет
Скромней, Анжелика.

Стоит ли ждать от сумбурных мыслей
Нижнего пика,
К лику святых лишь тебя причислив,
Топ-Анжелика?
Пусть застилаешь ты разум раем,
Райская птица,
Верить глазам, будто ты живая,
Я приловчился.

Он вскочил, почесал алопецию.
«Не сработал будильник» – подумал.
Из себя извлекая Венецию
Сна осколками, вытряхнул в урну.
Прикурил сигарету от пламени
Зажигалки с мурой на английском
И, вчерашней простудою раненый,
Засмотрелся коленным мениском…

Утро в нас, зачастую сумбурное,
Мудренее вечернего виски.
Только годы не стряхивать в урны бы,
Да не пить до свинячьего визга.

Что вижу, о том пишу.
Не горлом беру, конечно;
Но в силе есть центробежной
И мой повседневный шум.
Бегу ль по воде, резвязь;
Творю ли, сомнений полный —
Всего набегают волны
В людскую взаимосвязь,
Чьей сути живая нить:
Мир соткан из интонаций,
Пытающихся назваться
И здорово наследить.

Нет, голове моей не ясен
План мироздания. Подумай,
Зачем в овраге дальнем ясень
Трясёт зелёной шевелюрой?
Стоит – ни холодно, ни жарко;
Привык разбрасываться тенью.
И на дрова отправить жалко,
И так нужны зимой поленья.
Пусть и гигант, но простофиля —
Не может сладить с человеком.
На днях троих таких спилили
Пилой «серебряного века».
Потом дрова рубил я с пылом —
Гореть в печурке будут с хлёстом.
Но помню, как мне жалко было
Пусть и заброшенные гнёзда.

Стирает солнце в шифере настилов
Дневные простыни и прячет в прах.
Той ночью, что она мне не простила,
Не «наставлял рогов» – был «на рогах»…
Не озарятся в свете тех событий
Как эти простыни мои те дни…
Найдёшь ты в мной «отбросанном копыте»
Подкову, то раскинь..: «А стоит ли..?

Что-то больше не хочется мне
Лист разить острых мыслей копьём —
H1N1 по весне
Оккупировал тело моё.
Он забрал у меня аппетит —
Сам не ест да другим не даёт.
Телевизор всё время твердит,
Что насилие в мире живёт.
Соглашусь, я ведь сам пострадал —
Завернувшийся в бежевый плед,
Пожиная лекарств арсенал,
Я в себе навожу марафет.
Полу-мысли моих полу-снов
Констатируют факт: «полу-жив».
А табло электронных часов
Словно «файнэл каунт даун» – на взрыв.
Не насилует скважину ключ,
Заперев от меня «трудодни».
И валяюсь я, полу-живуч,
Полноценному трупу сродни.

На фоне неба аметиста
и в лапах трав
тебя приятно так мне тискать,
с приходом в love.
Смотреть на дали близоруко
нам не к лицу.
Не пропускай вперёд разлуку —
не на плацу!
Тебе не выйдет это боком,
когда я «прусь»…
А скажешь мне: «Побойся Бога!» —
то побоюсь.

Холод ложится на кожу шрапнелью,
Не замечала?
Чувства имеют тупое начало —
Закостенели.
Мысли имеют все признаки мяса,
Раз кровоточат.
Сосредоточенней всех средоточий
Ход их и вязок.
Миг вожделения, будучи ранен,
Вздёрнут на рее.
Гул… одобрения схожесть имеет
С бурей в стакане.

Ты мне конечно не ответишь,
Но я ловлю себя на том,
Что в голове своей как ветер
С тебя сдуваю пыль времён.
Любимая моя сестрёнка,
Тогда свою, на злобу дня,
Я жизнь «раскладывал по полкам»
Ту, что сложилась до тебя.
Пишу тебе, не ожидая,
Что адресат прочтёт письмо —
Дни до сих пор нас не сближают;
Но не на злобу, а на зло.
На злобу дня случилась новость,
Что где-то в городе большом,
Неся в себе его суровость,
Случились вы мне вчетвером:
Братишка, брат и две сестрёнки.
О маме нашей промолчу,
Ведь ты витаешь в недомолвках,
Таких как «слышать не хочу…»

Нельзя сказать, что жизнь сложилась,
Поскольку нос ты воротишь.
Ответь, сестрёнка, мне на милость,
Как так сложилась наша жизнь,
Что непричастность нас друг к другу,
Поймав инерцию свою
Из заколдованного круга,
Дела срубает на корню?
Что наши следствия исходят
Не из поступков, а с нуля —
Не следуя своей природе,
Поэтому на злобу дня?
В моих словах ты находила
Тебе лишь видимый подтекст;
А я, как тот «судья – на мыло»,
Имел из этого краш-тест…

Нет, я не жду, что ты ответишь,
Сто раз поймав себя на том,
Что в голове своей как ветер
С тебя сдуваю пыль времён.

Небо падает на землю
Постепенно, неустанно.
Контуры деревьев дремлют.
Умиротворённо стало.
Там, где Богу не по силам
Взять печаль мою на мушку,
Чешет крышу апельсином
Деревенская избушка.
Вечереет безоглядно —
Взгляд стреляет рикошетом.
Тишина как ноги ватна,
Семенящие с фуршета.
Караулят тайну века
Ветки, заплетаясь в сети.
Дом беремен человеком,
Что теплом хозяйство метит.
На столе здоровьем пышет
Каравай – силач, походу.
Апельсин скатился с крыши
И уже целует воду…

Я слегка красивый в области ума,
Ты шикарна просто в выпуклых районах.
Совместить красоты – всё, что нужно нам,
Чтобы стать единым целым, одарённым.

Я люблю войнушку до корней волос,
А в тебе жеманство числится изъяном.
Совмещать… не надо – даже не вопрос!
Мы ведь не хотим с гранатой обезьяну?

Ты собой довольна до мозгов костей.
Я тобой любуюсь из глазных отверстий.
Отвлекись, родная, приготовь постель —
Можно совместить желания быть вместе!

Кого для счастья неземного
Возносит к небу катапульта,
А я, и в сорок, с лишним, Вова,
Функционирующий скульптор.
«Леплю горбатого», наверно,
Но вижу в том «искусство – в массы».
Привычно мне, «функционеру»,
Носить рабочие лампасы.
И я скажу тебе невинно,
Хоть ты услышать не хотела,
Что в этих пальцах мнётся глина,
Напоминая чьё-то тело.
Мой стек, песчинка, из орудий,
Срезает, не боясь поранить.
А то, что вышло, есть, по-сути,
Передающаяся память.

Поэтом я могу не быть,
Но гражданином быть обязан?
Во мне сидит другая прыть —
«Не по зубам» крылатым фразам.
Отчасти лишь я принимаю
Духовной пищи пантомиму,
Коль жизнь гримасничает с нами:
«Из кожи лезть» – быть гражданином.
Как этот мир не рифмовать,
Не оживлять тем самым будни?
Как ощущать, ложась в кровать,
Как «выливаются в трубу» дни?
Как гражданин я так себе —