Данил Рудой - Оттенок ультрамарина. Стихи о любви и жизни. Современная русская поэзия

Мы тихо сидим на скамейке вдвоём,
Наш мир неподвластен часам.
И кажется мне, будто в сердце твоём
Теперь отражаюсь я сам.
Я вздрогнул, взволнованно взгляд опустил,
Но тотчас же поднял опять,
И грустно вздохнул, не найдя в себе сил,
Чтоб с глаз твоих зеркало снять.

Мы рядом сидели в апрельском тепле,
Нас страстно друг к другу влекло.
Я думал тогда о зеркальном стекле,
Что это простое стекло.
Очки не скрывали эмоций твоих,
Ведь сердце нельзя обмануть.
С единственной целью ты спряталась в них —
Чтоб пристальный взгляд подчеркнуть.

Я – тот неизвестный любимой поэт,
Которого в сердце возлюбленной нет;
Я – пламень на тонкой венчальной свече,
Я – ангел, что спит у неё на плече.

Я – тот, кто в пыли электронных зеркал
Единственный милый мне лик отыскал;
Я – тот, кто надеется, верит и ждёт,
Что это письмо адресата найдёт.

Я – тот, кто судебник небесной любви
Писал, обагряя страницы в крови;
Я – тот, кто готов для любимой предать
Перо золотое и виршей тетрадь.

Я – тот, кто во имя любимой готов
Скитаться, оставив отчизну и кров,
Скитаться, чтоб чувства свои донести,
Взаимность иль страшную смерть обрести.

Я – тот, кто готов позабыть или сжечь
Мне данную небом родимую речь
И выучить тот непонятный язык,
К которому разум Твой ясный привык.

Я – тот, кто готов за Тебя умереть,
Принять на Суде раскалённую плеть
За те, за земные грешки и грехи —
За все посвящённые страсти стихи.

И я, опрокинутый в дьявольский ад,
Торжественен буду, спокоен и рад
Тому, что нелепою смертью своей
Я ключ Тебе отдал от райских дверей.

Пусть взгляд Твой увидеть при жизни не смог,
Успел написать лишь один эпилог,
Не дожил до нового пусть декабря…
Ты стала святою – я умер не зря!

Великий красный цвет – прекрасные оттенки!..
При виде их стучит в висках живая кровь:
Мне даже ровный вид глухой кирпичной стенки
Напоминает страсть по имени любовь.
Я для неё живу и вижу в свете красном
Насыщенный теплом кругом царящий свет.
Я жив, покуда он питает жаром страстным
Моё цветенье – дар горячих юных лет.

Лица коснётся вскользь застенчивый румянец,
И ты всего на миг глаза опустишь вниз —
Но снова застит взгляд таинственный багрянец…
Всегда смотреть в упор отныне глаз девиз:
В глазах горит огонь, в глазах мерцает голод,
В глазах бушует страсть и плещется вино,
А сердце рвётся вон и бьётся, словно молот —
В нём Ватерлоо, Лейпциг и Бородино.

Когда его пронзит своим горящим видом
Предмет любви – так грудь насквозь пронзает меч —
Ни траур чёрных дум – то дань былым обидам,
Ни жёлтый страх – за то, что тяжело сберечь,
Ни жажда отомстить – в слепых, бесцветных пятнах,
Ни зависти чреда из злых зелёных снов
Не отвлекут тебя от чистых и приятных
Бушующих, живых, алеющих тонов.

Сгорая изнутри от пылкого цветенья,
Так хочется отдать любви всего себя:
Поджечь младую кровь без страха и сомненья,
Весь мир поджечь – чтоб он дотла сгорел, любя.
Так в чём причина? Как понять секрет сердечный?
Внутри сердец сокрыт единственный ответ:
Когда его опять вопрос встревожит вечный,
Задумайся о том, какой у крови цвет.

Неужто ты, со мной прощаясь,
Уйдёшь так просто и легко,
И, безмятежно улыбаясь,
Исчезнешь где-то далеко?
Неужто ты не можешь нежно
Поцеловать меня хоть раз,
Чтоб я забыл о вихрях снежных
Твоих пустых, надменных фраз?
Прижмись ко мне, как будто в первый
Раз целоваться будешь ты.
Волненье прочь, забудь про нервы,
Жги за собою все мосты.
И наплевать на то, что мимо
Проходят тысячи людей —
Нам близость губ необходима,
И мы должны отдаться ей!

Я восседаю на высоком троне,
В руках качаю точные весы;
Я царь, король, султан, монарх в законе,
Наместник Бога в тяжкие часы.

Я деспот, деспот с тысячью наложниц!
Но средь подвластных мне сердец и тел,
Средь сотен танцовщиц, певиц, художниц
Нет ни одной, которой бы хотел

В любви признаться, на коленях стоя,
Как жалкий, хилый и презренный раб…
Во мне скорбит Итака, плачет Троя,
Дымится Карфаген – о, как я слаб!

Я слаб в любви своей неразделённой,
Я слаб, я целиком подвластен ей,
И я живу, печалью утомлённый,
Мечтая удалиться в мир теней.

Но очень часто в сумерках, под вечер,
Я надеваю бедный, рваный плащ
И в предвкушенье долгожданной встречи
Спешу под сень лесных прохладных чащ.

В саду, где бьёт ключом исток прозрачный,
Вдали от ненавистного дворца,
Я прячусь средь листвы – угрюмый, мрачный,
Чтоб умолять всевышнего Творца

Позволить мне увидеть на мгновенье
Тот статный шаг, улыбку и глаза,
Чтоб мог пред ними пасть в благоговенье,
Чтоб из-под век упасть могла слеза.

Но Бог в ответ в лицо грозу бросает,
И тяжелы потоки, как свинец,
И молний свет мой скорбный дух терзает…
Я ухожу обратно во дворец.

Усталою, дрожащею рукою
Я кубок подношу к своим устам,
И, осушив его, спешу в покои
Чтоб ненадолго сном забыться там…

***

Я просыпаюсь. Сумрак предрассветный,
Тяжёлый воздух, клетка на окне,
Свод стен сырых и потолок бесцветный —
Все то, что хорошо знакомо мне.

Я снова закрываю взгляд рукою
И снова сновидения зову…
Я очень часто вижу в снах такое,
Что я мечтал бы видеть наяву.

Я промучился полгода:
Голодал, не спал, влюблялся,
Погибал среди народа,
Тосковал – но я дождался!
И в последний день семестра,
Согревая сердце верой,
Я ищу средь нот оркестра
Ту, что станет лучшей мерой.
Я ищу такие звуки,
Чтоб в душе сложились счастьем,
Чтобы, взяв друг друга руки,
Мы развеяли ненастье,
Чтобы вера, та, что греет,
Оставалась с нами вечно.
Знаю я – удача реет
Над землёй дорогой млечной,
И, ступив на ту дорогу,
Мы придём на край Вселенной:
К света чистому порогу,
И к мечте, для нас нетленной…
Но смолкают тихо ноты
И гармонии убранство;
Музыкальные длинноты
Испаряются в пространство,
Тонкой струйкой утекая
В неба тёмную громаду,
Зыбкий путь к воротам рая
Оставляя нам в награду.