Влад Наум - Кэш и кешью

Освежая в памяти образы ярких картин,
Будь добра, останься в ней снегом, фреоном – не суть!
Лишь со мной прохладной не будь, прошу – я ведь один!
А могли б с тобой, за компанию, «горы свернуть».

Чтобы целить в сердце нимфы,
Меток глаз мой, точен ствол.
Я нашёл тебя для рифмы
К слову «одиночество».
Выбирай же, либо… либо..!
Холостяцкий свой альков
Мне избавить от верлибра —
Пара сущих пустяков.

Трель за трелью, мель за мелью, глубь за глубью
Пережду, пересеку иль вплавь осилю;
Сквозь года тебя приближу, приголублю.
Василисой будешь ты, а я Василий.

Не существенно, что звать меня Василий;
А в тебе, небось, вселенную увижу.
Познакомься, это матушка Россия!
Под одною будем жить мы с нею крышей.

Где полюбишь, где ментальностью осилишь —
В неизбежном уравняешься с другими.
Как пройдутся Василиса да Василий
По округе, так с души твоей… и гири.

Ты узнаешь, как вздуваются на вене
Местной речки рукотворные запруды;
Что в округе каждый камень преткновенен.
Если вверх направить палец – всё оттуда.

Как по лету ежедневно, ежечасно,
По наклону, в основном, по вертикали,
Приправляется салат лужаек маслом —
Где-то солнечная тара протекает.

Ты откроешь, на таких же как салатах
Недалече, за придуманной как далью,
Что поделать – «разорваться» больновато,
Заменяют нас с тобой «Иван да Марья».

Бабы про меня говорят – красивый.
«С чем это едят», непонятно даже.
Хочется, чтоб ум оставался в силе;
Ну и быть слегка обезьяны краше.

Красоту легко растерять, с годами —
«Палец» ли о том «ударять о палец»?
А за комплименты бабам благодарен,
Сам в них не особо щедро рассыпаясь.

Но готов я с пальм собирать вам сливы,
Также как с дубов скидывать бананы;
Просто промолчите, что меня нашли вы
Разве что слегка краше обезьяны!

Мы проводим собой параллели
С каждой третьей из пар – кто «расписан».
Также угол домашний свой делим
Как другие – кривой биссектрисой.
В этой схеме простой, до лубочной,
Убеждаешься в том, сплошь рядом,
Что растёт биссектриса из точки,
Называемой в обществе пятой.

В ресницах длинных теребя
Мою секущуюся речь,
Ты подаёшь саму себя
Под соусом напрасных мечт.
Я проявляю интерес
В словах, крадущихся как вор.
Да, Нинка, ты деликатес.
И для души, и для всего;
Жаль только, души душам рознь.
Ты блюдо дня, недели, лет.
Чтоб смаковать тебя, небось
Особый нужен этикет…

Он любит лепить рыбу —
Зарыблена мастерская.
Он давит из них лыбу
И в плаванье отпускает.
«Плыви» – говорит: «лыба!
Скажи, без тебя где я;
Где были вообще мы бы,
Имея в виду людей, а?»

А лыбы плывут с миром,
А люди их привечают.
О том и моя лира,
Задуманная за чаем:
Об этом не пишут в книжках,
Но лыбы ведут речи,
Что люди людеют слишком,
А надо бы человечеть.

Если в баню и пошлют,
«Лезть в бутылку» глупо —
Где ещё ты, как ни тут,
Жизни чистой рупор?
В мире с тех ещё времён
Вечные есть вещи.
Живы будем, не помрём —
Веничком отхлещут.

Если ближе к потолку —
То считай, что к Богу.
Просьба есть поддать парку.
Чаще. Понемногу…
Здесь ты с паром двуедин,
Мазохист, по-сути.
Разве что не валит дым
Из ушей, но – буде!..

В бане, кто бы что не врал
Про утраты, помни:
«Потеряешь килограмм,
Но найдёшь здоровье».

Засмотрелся – с пути сбой, —
Взгляд на вещи кривой мой
Вечно тянет на сторону
(Глаз не выклюешь ворону).

Распрями мой кривой взгляд!
Я светить на пятьсот ватт,
В знак своей благодарности,
На тебя стану с радостью.

Но красивые, как ты,
Добавляют лишь кривды
И от случая к случаю
Красотой своей мучают…

«…Слушай, давай не будем
Выводы делать рано,
Выбьемся просто в люди!
Время затянет раны.
Ну не лежит к Гертруде
Сердце моё – был пьяным.»
Их диалог был труден;
Невыносимый, прямо.

Не божились звёзды, что они караты,
А вот, «в лужу сели».
Промочили ноги, по одной на брата —
На сестру доселе.
Сделали портянки из доселе платья;
На стопу, хоть тресни,
Как на ус мотают; а не то подхватят
Звёздные болезни.
Мокрые их шмотки для просушки ветер
Обдувает феном —
В свете звёздной пыли и событий свете
Высохнут мгновенно.

Не правда ли, красиво слово Осакаровка?
В те времена давали звучные названия.
В ней, если встретишь три-четыре забегаловки,
Не удивишься, что не знал о них заранее.

Посёлок маленький, разгрузочная станция.
Как пергидролью там трава по лету выжжена.
С годами память – будто сделана из панциря,
Но всё далёкое становится вдруг ближе нам;

И ретроградность, зацветая как акация,
Преображает псевдо-ценности в условности.
В каких бы я не «распылялся» дислокациях,
А в Осакаровке не выветрился полностью.

Что толку для тебя
Мне быть самим собою,
Ведь ты сходилась для
Веселия с ковбоем?
Вон, звёзды и луна —
Пейзаж, пусть не нарочно,
Но сделан не сполна,
Коль звёздно-многоточный.
Так завершим с тобой
Сюжет ночного неба!
Пускай я не ковбой,
Но звёзды не об этом.

Жизнь – настольный календарь,
Из листочков-лет —
Стоит нижний оторвать,
И тебя уж нет.

Нет, не в тренде сырцовая даль
Ни стежковой строкой, ни лекалом,
Находясь в стороне, как ни жаль,
От гротеска зелёного нала.
С каждой каплей, в алюр и в карьер
На прозрачность плюющей оконца,
Пропивает показ кутюрье
Авангардной коллекции солнца.
Ветер выпустил тысячи жал.
Город, в серое небо одетый,
Уж не помнит, чтоб он отражал
Мировые тенденции лета.

Я сырею с тебя —
это самый не звучный эпитет.
Набивающей вату в поля
и в иную обитель.
Прекословить снегам,
надевая на голову шапку;
по твоим тайникам
шарить взглядом – ни валко, ни шатко.
Я с тебя бы веснел,
будь оно всё в обратном порядке;
Но мороз таки мне
наступает всё чаще на пятки.