Борис Бартфельд - Альманах «Русский Гофман – 2019»

***

Мы не умрём
Мы не умрём, запомни, не умрём,
Пусть тело изнывает от увечий,
Пусть смерть на колокольне звонарем,
Бьет колоколом жизни человечьей.

Мы не умрём, пока любовь жива,
Пока мы верим, что бессмертны души,
Пока все наши мысли и слова
Летят из дня былого в День грядущий.

Мы не умрём, пока силён наш дух,
Пока каркас желаний наших прочен,
Пока ещё небесный наш пастух
На нас не поднял праведные очи.

Мы не умрём, пока земная роль
Не сыграна, и долг наш не уплачен,
Пока, превозмогая страх и боль,
Над бедами смеёмся, а не плачем.

Мы не умрём, не здесь и не сейчас,
Мы не умрём, не поздно и не рано,
Мы не умрём, пока горит свеча,
За нас людьми поставленная, в храмах.

Мы не умрём, послушай, не умрем,
Наш путь не завершается, поверь мне.
Конец не дверь, а лишь дверной проем,
От глаз живущих, спрятанный на время.

Мы не умрём, не слушай никого.
Мы не умрём, все показанья лживы.
Мы не умрём, ведь смерть не приговор,
Мы не умрём, мы вечно будем живы.

***

Собрала волосы в пучок.
Мой облик грозен.
Предплечье, локоть, кисть, плечо
Отлито в бронзе.

Смотрела, как идут
дожди.
Глаза устали.
И сердце сделалось в груди
прочнее стали.
Бежала в никуда стремглав.
Сидела дома.
Мои глаза – единый сплав
Из льда и хрома.

Декабрь, словно снежный шар,
Завис над лесом.
И стала хрупкая душа
Куском железа.

***

Вечер вползает в город,
След оставляя склизкий.
Я поднимаю ворот,
Путь предстоит неблизкий.

Вечер тугим початком
Зреет в густом тумане.
Я нахожу перчатки
В полупустом кармане.

Вечер гнилым окурком
Плавает в грязной луже.
Я надеваю куртку,
Пояс вяжу потуже.

Вечер ныряет в омут,
Роет в листве траншеи.
Я выхожу из дома,
Шарф, повязав на шею.

Вечер походкой шаткой
Входит неспешно в осень.
Я надеваю шапку,
И исчезаю вовсе.
***

Жёлудь жужжит,
Жжёт пески.
Жар этажи
Сжал в тиски.
Желоб прижат
Жерлом стен,
Ложе ножа
Жалит день.
Жмых пожелтел:
Жалок, гнут,
Жилы жердей
Свиты в кнут.
Жир жестяной
Каплет с крыш,
День за стеной
Сжат и рыж.
Солнца желток
В жиже дней,
Жадный глоток-
Жизнь длинней.

***

Выжми меня до последней капли,
Выжги клеймом на лбу.
Как гематому, холодный скальпель,
Вскроет мою судьбу.

В нотах сомнения бегут пунктиром,
И не стоят штрихи.
Режь на куски меня, ампутируй
Злые мои стихи.

Перепроверь меня, переделай,
И прочитай с листа
Чувства и мысли мои, а тело
Тело сними с креста.

***

Мы любили цифры в сыре,
пятилистники сирени,
дорогого не просили —
человек не этим ценен.
Загорали в междуречье,
в королевстве дикой ивы,
постигали русской речи
общие императивы.

Человек – он ценен детством,
выдержан в дубовой таре,
но – куда от мира деться?
Одинаковыми стали,
как-то переопылились,
но – не зная интернета
в перекрестьях полилиний
зарождаются планеты.

Звёздный дождь в моей теплице
светлым конусом струится,
в чумовой оранжерее,
где на ветках рифмы зреют.
Все желания исполнить —
семицветиков не хватит.
Речка детства сладко помнит
всё, что кстати и некстати…

Ева

Всех и дел-то в раю, что расчёсывать длинные пряди
и цветы в них вплетать. У Адама ещё был треножник,
он макал рысью кисть – и стремительно, жадно, не глядя
создавал новый рай – и меня. Он пытался умножить,
повторить… Мы – не знали. Кто прятал нас? Вербы? Оливы?
Просыпались в лугах и под ясеневым водопадом,
не твердили имён и не ведали слова счастливый,
ничего не боялись – в раю не бывает опасно.

Там, где времени нет – пить на травах настоянный воздух…
Я любила рысят, ты любил пятистопный анапест,
лягушачьи ансамбли и тех кенгуру под берёзой.
Мы не знали, что смертны, и даже что живы – не знали.
Быль рекою текла, вряд ли я становилась умнее,
наблюдая, как птицы отчаянно крыльями машут,
огород городить и рассаду сажать не умели —
а в твоём биополе цвели васильки и ромашки.

Но закончилось детство – обоим вручили повестку —
и с тех пор мы во всём виноваты, везде неуместны.
Мы цеплялись за мир, за любую торчащую ветку.
Нас спасёт красота? Ты и правда во всё это веришь?
Все кусались вокруг, мы старались от них отличаться….
Кроме цепкости рук – только блики недолгого счастья.
Корни страха длиннее запутанных стеблей свободы.
Только в воздухе что-то – пронзительно-верно и больно…
***
Контрабасистка с рыжим контрабасом
и огненным сияньем в волосах
мелькает – баттерфляем, кролем, брассом,
лучами, заплутавшими в лесах
непуганых, открывших ненапрасно,
что выше прочих благ – уметь и сметь,
портал из зала – в мир широкий, праздный —
щипковый твой смычковый инструмент.

Пока я в круге, Вий меня не видит —
но всё же слышит и внушает страх,
что я не сохранюсь в бумажном виде,
а только электронка и астрал,
не стоит путать автора с героем.
у автора геройского – на час,
вот только ветер инструмент настроит —
твою тоску замаскирует джаз,
отполирует, растворит, отпустит,
опустошит, потом распотрошит,
всё это вряд ли объяснит акустик,
но знают можжевельник и самшит,

седьмой планетой Маленького принца
окажется твой страх, твой бред и быт.
Ведь я не дятел. Я другая птица.
Мне нравится летать, а не долбить.